Узкие глаза азиата сделались широкими.
— Никака!
Вот именно — никака! Бурцев и сам видел это. Ни единого, даже самого слабенького отблеска багрового колдовского света. Портал закрыт. Силы древней арийской магии не желали больше подчиняться мудрецу Поднебесной.
— Что, Сема? Что все это значит?
Маленький сухонький китаец сник, сгорбился, стал еще меньше.
— Магическая врата была открытая, когда наша проходилась через нее. Потома, когда наша прошла, какая-то гада закрыла врата.
Блок! Бурцев выругался. Все-таки магический блок! Да, Бенедикт позволил им воспользоваться порталом, да, позволил перебраться из развалин балвохвальской башни сюда. Но это — билет в один конец. Пока Бурцев и его дружинники, ослепленные вспышкой перехода, протирали зенки, святой отец захлопнул дверь мышеловки. Как заметил в окошко наблюдателя их появление — так сразу и захлопнул! Несколько слов древнего заклинания под дверью бетонной коробки — и готово...
— Сема, думай! — потребовал Бурцев. — Вспоминай, Сема, тексты древних манускриптов! Как нам разбудить эту долбаную арийскую магию? Как взломать магический блок?
— Ломать магическая блока?! — Китаец сделал большие глаза.
— Да-да! Колдовство какое-нибудь, мать его за ногу! Или еще что...
— Там, где стоится блока, наколдовывать сумеет только тот, кто блока ставился.
— Неужели вообще нет способа?!
— Ну...
— Ну?
Бурцеву показалось, будто он уловил сомнение в голосе старика. Или нет? Или это просто писк отчаяния и подмена действительного желаемым? Но ведь Сема Цзян не сказал «нет»! Мудрец из Поднебесной сказал «ну»!
— Ну же, не тяни, отец!
Китаец ответил с печалью в голосе и диким акцентом, выдававшем крайнюю степень волнения:
— Будь здеся ваша полный тройня — твоя сама, Васлав, рыжий Ядвига и твой красавиц жена Агадалайда, сразу сталось бы хорошо. На ваша троя положил печать просветлений колдовской Взгужевежа-башня. Такой печать — большой сила. Если из вся ваша трое наделать одна инь-янь-связя, тогда, можется, и получивается совладать с магическая блока. Можется... Моя точно не знавать.
Что за «инь-янь-связя» имел в виду китаец, Бурцев уточнять не стал. Все равно... Аделаидки с ними нет, а значит...
— Это отпадает, — скрипнул зубами Бурцев. — Другие варианты? Говори все, что знаешь!
Глава 20
Старик пожал плечами, уселся по-татарски на бетонный пол и с безнадежно-невозмутимым видом буддиста-смертника завел нараспев:
— Если дыхание космическая Дракона
[21]
— всемогущая повелителя магическая сила, которая...
— Твою мать! — взорвался Бурцев. — Брось ты эти свои китайские заморочки — не до них сейчас! Русским языком скажи. И покороче. По-жа-луй-ста, отец!
— Если вечный незримый энергия ци, — бесстрастно бубнил Сыма Цзян, — вибрирующий во вся наша мира от начальная времена и до конечная...
— Еще короче... — взмолился Бурцев.
Китаец вздохнул — обиделся. Покачал седой головой, сетуя на непроходимую тупость и невыдержанность собеседника. Встал. Объяснил сварливо:
— Моя говориться: есть ци. Вездя есть!
— Везде. Ци. Энергия такая. Знаю, — кивал Бурцев. — Дальше?
— Ци — это гармоний мира.
— И что?
— Ци мира держит вся на своя места. И магическая сила арийская колдуна держит в башня перехода. И не отпускается ее внаружу.
— Понял. Вроде как равновесие сил...
Бурцев ударными темпами постигал основы древнекитайской философии применительно к древне-арийской магии. Галопом по китаям, блин! Да с хромым на арийское копыто конем!
— Твоя хоть и глупая, Васлав, но хорошо соображается, — отвесил старик сомнительный комплимент.
Назидательно подняв мозолистый крепкий палец, Сыма Цзян продолжил:
— Равновесий нарушивается, когда малая колдовская башня открывает дорога из большая башня для древняя арийская магия и для человек, который пользуйся этот магия.
— Ясно.
— Равновесий нарушивается тоже, когда якоря-заклинания выплескивай древняя магия из большая башня...
— И это понятно, — поторопил Бурцев.
— Но ци много вездя и во вся. И вездесущийся ци быстро загоняй магия обратно в башня. Поэтому много и долго арийский магия не бывайся.
— Да не ходи ж ты вокруг да около, е-пэ-рэ-сэ-тэ! Скажи, как можно быстро высвободить магию перехода без малых башен, «якорей», блоков и прочей колдовской чепухи!
— Сломать гармоний между ци и древняя заклятия ария, — вздохнул китаец.
— Так за чем же дело встало? Ломай! Или религия не позволяет?
Китаец понуро опустил голову.
— Для такой дела нужен очень-очень громадный и очень-очень плохой энергия, Васлав.
— Некромантия? — похолодел он.
Н-да, с этим у них туго. Помнится, фашистские эзотерики, чтобы победить время и забросить в прошлое цайткоманду фон Берберга, использовали некротическое поле польских концлагерей. Здесь же такой номер не пройдет.
Сыма Цзян покачал головой:
— Твоя не угадалась. Хуже, чем магия большая смертя.
Бурцев ругнулся — обреченно и с матом. Если уж даже «большая смертя» им не помощница, то...
— Что тогда?
— В Поднебесная эта зовется ша ци — энергия пустых сил разрушивания. Вроде та, который убивал колдовской Взгужевежа-башня, только еще больше.
— Да куда уж больше-то!
Вообще-то Взгужевежу «убивал» взорванный склад с боеприпасами цайткоманды. Штабеля ящиков с оружием, гранаты, мины и патроны, наваленные под потолок — по самое не хочу, — вот и все ша ци.
— Больше-больше, много больше, — твердил китаец.
— Ну, больше — так больше, фиг с тобой.
Сыму все равно не переупрямить, если дело касается древнекитайского многомудрого бреда. Пусть уж стоит на своем и бредит себе дальше. Главное Бурцев уже уяснил: чтобы высвободить сейчас магическую силу арийской башни, требуется невиданная разрушительная мощь. Они ею не обладают — и точка.
— А еще нужно, чтобы какая-нибудь колдуна в другая места и время указалася путя для освобожденная магия ария, — добивал неуспокоившийся китаец. — И чтобы тама и здеся был ночь полной луны. Только тогда ша ци делай дырка в ци. А магия арийская колдуна делай вечная коридора через весь время и места. Эта сложная, Васлав. И не нам эта под силу.
