Неприятное это было путешествие. Щеку холодила сталь трофейного «шмайсера». В ребра упирался сунутый под поддоспешник «вальтер» Бенедикта. От лодки-катафалка и тряпки над головой несло давней смертью и стоялой водой. В небольшую щель между бортом гондолы и смятым краем грубого покрывала виднелся медленно удаляющийся мост и крепость командорства Санта-Тринита. На стенах и башнях цитадели горели факелы, мелькали тени. Под мостом — меж темных свай покачивалась брошенная лодка. Ее пришлось оставить: угнанная темная гондола не вписывалась в белую погребальную флотилию.
А из-под моста появлялись все новые и новые плавучие катафалки с мертвецами.
Глава 31
Задорный и веселый, плохо вязавшийся с профессией перевозчика мертвых, голос гондольера раздался над самым ухом Бурцева. Их смуглокожий «харон» — парень с маленькими черными усиками а-ля жигало — много и быстро говорил по-итальянски. Джеймс перевел все сказанное в двух словах:
— Можно вылезать.
С неописуемым облегчением Бурцев сбросил с головы пропахший тленом саван. Вздохнул полной грудью. Хорош-ш-шо! Чувствовалась волнующая близость моря. А небо на горизонте окрашивалось предрассветным маревом.
Теперь гондольеры работали веслами быстрее. Ленточка похоронной процессии шустро двигалась по водному лабиринту от канала к каналу, от проливчика к проливчику, от островка к островку. Живописные пустыри венецианских окраин и густо застроенные, заваленные отбросами зловонные улочки сменяли друг друга.
Кое-где из воды торчали полосатые шесты. А у шестов на привязи терлись боками гондолы, гондолищи и гондолки самых разнообразных расцветок. Запах моря все ощутимее смешивался с миазмами средневекового города-порта. Нечистоты, отбросы, гнилая рыба... Амбре еще то.
— Великая Венеция! — хмыкнул Джеймс.
Бурцев так и не понял, восхищается брави или ерничает...
Еще один поворот. Они плыли теперь по узкому и прямому, как копейное древко, канальчику, соединявшему две крупные протоки. Над каналом нависали дома — большей частью двухэтажные. Нижние — сырые, затхлые и непривлекательные — этажи были приспособлены под мастерские, торговые лавки, склады и всякого рода подсобки. Верхние имели более обжитой вид. Значительную часть времени венецианцы предпочитали проводить здесь — поближе к свету, теплу и свежему воздуху. В глаза так и бросалось страстное желание хозяев максимально расширить жизненное пространство наверху.
К фасадам домов лепились разномастные балкончики, балконы и висячие террасы. Некоторые протяженными галереями окружали здание со всех сторон. Порой дома на противоположных берегах канала едва не касались друг друга верхними надстройками. «Раздолье для влюбленных!» — подумалось Бурцеву, когда гондольер проталкивал лодку под одной из таких вот балконных арок. Влюбленных... Сердце неприятно кольнуло. Где ж ты сейчас, милая Аделаидка?
Украшенные крылатыми львами ставни и двери всюду были закрыты. По обе стороны канала царило сонное безлюдье предрассветного города. Только где-то впереди какой-то синьор, напрочь лишенный музыкального слуха, негромко, но старательно и с придыханием выл серенаду под чудовищный аккомпанемент неопознанного струнного инструмента.
Вскоре Бурцев увидел певца. Молодой щеголеватый синьор в узких ярких штанах, пышном камзоле, широком черном плаще, пестром берете и с коротким мечом на поясе сидел в маленькой, но богато и безвкусно украшенной гондоле. Обратив взор к пустующему балкону, артист-самоучка нещадно терзал лютню. Гондольер-извозчик, тоже вооруженный мечом, опершись на весло, терпеливо ждал, когда влюбленный господин изольет душу.
Приближение похоронной флотилии прервало ночной концерт. Краткий раздраженный приказ лютниста — и слуга-гондольер втолкнул лодку в тень двухэтажного особняка, укрепленного сваями. Что поделать: любовные серенады и траур — вещи несовместимые.
А похоронная процессия не останавливалась. Пара дюжин — никак не меньше — белых гондол с горящими факелами на изогнутых носовых гребнях длинной цепочкой пробирались по прямому фарватеру, пока...
Начальник венецианской стражи властно взмахнул рукой. Четыре лодки выбились из общего потока, отплыли в сторону, остановились, повинуясь веслам гондольеров. На этих гондолах копошились ожившие «покойники»...
Джеймс встревожился, что-то спросил по-итальянски. Кондотьер негромко отозвался с соседней лодки.
— В чем дело? — насторожился Бурцев.
— Мы должны плыть к Греховному кладбищу, — объяснил брави. — Но впереди — устье Большого Канала.
— И что?
— Ночью его перекрывают цепью на случай нападения пиратов и генуэзского флота. Сегодня городская стража должна опустить цепь, чтобы можно было беспрепятственно вывезти мертвецов из города.
— Ну и?
— Кондотьер предлагает пропустить вперед лодки с трупами — проверить, все ли в порядке, а самим высадиться и подождать.
— Что ж, разумно, — похвалил Бурцев. — Осторожность нам не помешает.
— Так-то оно так, но вообще-то в мои планы не входила эта остановка.
— Да ладно тебе, Джеймс. Успеется еще на кладбище-то. Мы будем ждать прямо здесь?
— Да, совсем недолго. Если цепь на Большом Канале опущена, за нами сразу же вернутся, поплывем дальше. Если что-то не так, это удобное место для бегства. Здесь легко затеряться.
— Ну, так и нечего беспокоиться! У вас, я смотрю, все схвачено...
Брави не ответил — наемный убийца зыркал по сторонам. Блин, приступ паранойи у него, что ли? Все ведь тихо-спокойно вокруг. Бурцев отвернулся от берега, глянул на погребальную процессию.
— Слушай, Джеймс, а как вы вообще все это устроили? С евреями? С похоронами?
— А? Что? — оглядывающийся брави не сразу понял, о чем его спрашивают. — Ах, это... Люди дожа помогли. Да и сам Бенедикт весьма кстати затеял вчера резню на Джудекке. У немцев на Венецию большие планы. Но первым делом они решили взяться за евреев. Сначала Бенедикт вынудил дожа переселить всех венецианских евреев на один остров. Потом заставил отдать ему этот островок на откуп. Хранители Гроба и братья ордена Святой Марии заявили, что наведут свой порядок в греховном гнезде иудеев. Ну и наводят...
Насколько я знаю, это уже третий погром на Джудекке. Еще немного — и остров совсем обезлюдеет. Говорят, в Иерусалиме немцы не оставили ни одного еврея. То же, видимо, ждет и Венецию. Старейшины еврейской общины заваливают дожа подарками и слезно умоляют переселить их на соседний остров Изолу. Там сейчас живут оружейники, но еврейские купцы и ростовщики готовы выкупить мастерские за любые деньги. Они согласны безвылазно жить в добровольной изоляции, лишь бы крестоносцы ордена Святой Марии и Хранители Гроба оставили их в покое. Гетто кажется сейчас венецианским иудеям землей обетованной.
— Как-как ты сказал? Гетто?
— Так здесь называют оружейные мастерские.
