— Останутся двое, — твердо заявил Бурцев.
— Даккордо
[42]
. Думаю, остальные доплывут благополучно. Я сам поведу одну лодку и покажу, как управляться с веслом. Это не очень сложно...
Бурцев отошел к здоровякам-новгородцам. Шепнул негромко:
— Гаврила, Дмитрий... Мне нужен один доброволец для важного и опасного дела. Очень может быть, что дело закончится смертью.
Вперед шагнули оба. Хмурые, мрачные, решительные. Готовые на все. Вот так всегда...
Бурцев махнул рукой:
— Тяните жребий.
Оставаться выпало Алексичу.
— Только один? — Брави уже стоял рядом. Хмурился недовольно...
— Вторым буду я. У меня тоже вес немаленький.
Такого поворота Джеймс никак не ожидал. От былой невозмутимости не осталось и следа.
— Почему ты?! — понизил голос папский шпион-убийца. — Твое место в гондоле, Василий.
— Эх, сказал бы я тебе, брави, чье место в ганд... Да не буду — все равно не поймешь!
— Это ты не ничего понимаешь, русич! — киллер взволнованно шептал уже в самое ухо. — Кнехт-лазутчик говорил, что твоя персона больше всего интересовала Бенедикта. Значит, и дож в первую очередь пожелает захватить тебя. И потом, кроме меня только ты знаешь, где мы будем искать убежище. Если тебя схватят, если под пытками вызнают о «Золотом льве»...
— Не доверяешь, Джеймс?
— Ну, не то чтоб... — бесстрастный брави совсем смутился. — И все же не понимаю почему?
Да уж куда тебе!
— Во-первых, я не привык прятаться за чужие спины. А во-вторых, ты прав: для Хранителей Гроба и дожа лишь я один представляю ценность. И, смею заверить, для Папы Римского — тоже. Так что пусть у тебя даже не возникает мысли выкрадывать и переправлять в Рим кого-либо из моих ребят — это бесполезно. Ну а в-третьих... — стволом «вальтера» Бурцев оттолкнул Джеймса от своего уха, — вот эта штуковина однажды уже отпугнула гвардейцев дожа. Так что впредь они будут бояться меня больше, чем кого-либо из нас.
Он, действительно, очень рассчитывал на это.
— Но твой железный дито не может извергать руморэ смерти вечно!
— Как-как ты сказал? Дито? Руморэ?
— Палец. Шум...
Бурцев развеселился. Оригинально! «Вальтер», наверное, еще никто так не называл.
— Да, все верно. «Шума смерти» в моем «железном пальце», действительно, осталось немного. Но, надеюсь, гвардейцам дожа об этом неизвестно. И давай закончим наш спор, Джеймс. Время дорого. Ступайте к лодкам. Грузитесь и отчаливайте по-быстренькому. А мы с Гаврилой как-нибудь сами доберемся до твоего «Золотого льва».
Брави вздохнул:
— Идите вдоль каналов в восточном направлении. Главное для вас — попасть на портовые улицы. А уж там к «Золотому льву» вас проведет любой моряк. В таверне найдете хозяина. Узнаете его по красной роже. Не ошибетесь — вряд ли во всей Венеции сыщется вторая такая пунцовая физиономия. Спросите у него британца Джеймса. Меня позовут. И на вот еще, возьми... Здесь золото. Много золота.
Он протянул мешочек кондотьера. Кошель был пухлым и увесистым, внутри позвякивало.
— Бери-бери, не стесняйся. В конце концов, ты мне сегодня жизнь спас.
— Спасибо! — изумленно поблагодарил Бурцев.
Кажется, с самого начала он ошибался насчет этого парня. В чем в чем, а в жадности папского брави обвинить нельзя. Жмоты не расстаются с презренным металлом так легко.
— Но зачем нам столько-то?!
— А чтоб ваши проводники были сговорчивее и расторопнее. И хозяин «Золотого льва» тоже. Сарацинские мешочки
[43]
в Венеции открывают двери, развязывают языки и заставляют людей быстрее переставлять ноги. Это почти такое же верное средство, как перстень дожа.
— Так, может, нам все же стоит взять не деньги, а перстень дожа?
— Нет. Я снимал его с кондотьера не для того.
— А для чего же?
Вместо ответа Джеймс зашвырнул печатку синьора Типоло в грязные воды канала.
Ого! Еще один нехилый поступок! Этот брави, действительно, совершенно равнодушен к золоту. А вот Бурцеву, честно говоря, было немного жаль массивного золотого колечка с рисунком тонкой работы.
— Не расстраивайся, русич, — Джеймс улыбался. — Носить перстень дожа теперь опасно. Оставлять здесь — неразумно. Перстень будут искать, а тот, у кого его найдут, неминуемо погибнет. Возьми вон лучше чиавону.
Брави протянул палаш кондотьера. Что ж, хороший совет. Бурцев взял. Когда в «железном пальце» закончится «шум смерти», стальная чиавона ой как пригодится.
— Даст Бог, еще свидимся, Василий.
Судя по глазам Джеймса, не так чтоб очень он на это рассчитывал. Хотя очень хотел...
Глава 39
Они отплывали на двух перегруженных белых гондолах, едва не черпая бортами воду. И снова живые лежали вповалку под саваном, предназначенном для мертвых. Первую гондолу вел Джеймс. На корме второй стоял Сыма Цзян — с веслом в руках и в плаще кондотьера. Плащ оказался чрезмерно велик, зато позволил бывшему советнику Кхайду-хана надежно укрыть под капюшоном лицо с глазами-щелочками. Что было весьма кстати: китаец-гондольер, да на погребальной венецианской лодке — это все-таки слишком броская экзотика.
С гондолой Сыма Цзян управлялся почти так же ловко, как брави. Многоопытному мудрецу, видимо, довелось немало поплавать по речушкам Поднебесной на легких китайских джонках, так что и к белой кособокой посудине он приноровился довольно быстро.
Ждать, когда плавучие катафалки скроются из виду, Бурцев и Гаврила не стали. Воевода и сотник уходили в сторону восходящего солнца. К венецианскому порту уходили. Пробирались вдоль канала. Шли меж жавшихся друг к другу домов по узким, заваленным отбросами проходам, прыгали через кучи мусора и зловонные лужи. Понятно теперь, почему венецианцы предпочитают обувь на высоких платформах.
Шум раздался спереди. Стук тех самых высоких башмаков-колодок. И бряцанье железа. И тихая настороженная речь. И почти сразу — шаги сзади... Два отряда двигались навстречу друг другу. Два немаленьких отряда. Джеймс был прав: гвардейцы дожа все-таки вернулись. Гвардейцы начинали прочесывать улицы.
Бурцев и Гаврила переглянулись. Бежать? Поздно! Да и некуда им бежать. Справа — глухая каменная стена. Высокая — не перелезть. Слева — нависший над каналом особняк — тот самый, под балконом которого распевал серенады влюбленный лютнист. Двухэтажный домишко принадлежал какому-нибудь местному богатею. Большой, просторный — есть, наверное, где укрыться. Да только не про их честь то укрытие. Тяжелые двери с вычурной резьбой, маленьким смотровым окошком и крылатым львом над верхним косяком — заперты. На узких — головы не просунуть — окнах-бойницах нижнего этажа — массивные ставни.
