А шаги и голоса все ближе. Венецианская стража вот-вот вывернет из-за угла. А то и с двух сторон сразу. Не сговариваясь, они стали спина к спине. Гаврила перехватил поудобнее короткое трофейное копье. Бурцев вынул из ножен палаш-чиавону. Левой рукой нащупал за пазухой рукоять «вальтера». В «железном пальце» оставался последний «шум смерти» Шумок. Заключительный аккорд...
Скрипнуло. Негромко, но очень уж неожиданно — над самым ухом. Два бойца, приготовившихся уже подороже продавать свои жизни, отскочили в сторону. И воззрились в удивлении на приоткрытую дверь особняка. Изящная женская ручка призывно махала из узкой щели.
— Синьорэ! Куа прэго!
[44]
Размышлять было некогда. Раз дверь открывается, значит, это кому-нибудь нужно. И вряд ли в данный момент нужно больше, чем им самим. Бурцев впихнул Гаврилу в полумрак чужого дома первым. Следом ввалился сам. Закрыл дверь. Задвинул здоровенный засов. Прислонился спиной к тяжелой створке.
Их спасительница стояла напротив. Невысокая чернявая смуглокожая женщина. Молодая — ненамного старше Аделаидки. В руках — подсвечник. Зажженная свеча — толстая и оплывшая — давала достаточно света. Хозяйка рассматривала гостей. Гости глазели на хозяйку. Да, было на что. Блестящие карие глазки — обворожительные, но чуть припухшие и покрасневшие будто бы от слез. Нос горбинкой. Пышные, будто вымытые модным шампунем из телерекламы, волосы. Высокая объемистая грудь, выпирающая из застенков тесного платья.
Округлые плечи и длинная шея были прикрыты платочком. На платке — очень милая вышивка: золотой крылатый лев, напоминавший рисунок с печати дожа. Тонкие ухоженные руки с длинными пальцами... Один из пальчиков прижат к губам. Безмолвный жест, понятный на всех языках мира: молчать!
Они и молчали. С минуту, наверное, провели в полной тишине, прислушиваясь, как за дверью стихают шаги. Стихли...
— Красивая, — нарушил молчание хриплый шепот Гаврилы.
Даже в темноте было видно, как горят глаза новгородца. Бурцев возражать сотнику не стал. Да, красивая — чего уж тут.
Темноокая красавица тоже что-то прошептала. Бурцев развел руками — не понимаю, мол, улыбнулся виноватой улыбкой. Венецианка знаком велела следовать на ней. Пошла впереди, освещая путь трепещущим пламенем свечи.
Их вели по первому этажу, забитому неразличимым в потемках хламом. Потом по узкой скрипучей лестнице — на второй. Поднялись... Несколько шагов прямо по коридору. Поворот направо. Остановились перед небольшой дверью. Незнакомка открыла.
Спальня...
Хозяйка указывала на кровать. Кровать была добротной, широкой — троих выдержит. Да хоть четверых! Резные львы на спинках выжидающе смотрели на вошедших. Небольшое зеркало в массивной золотой оправе отразило побледневшие лица гостей.
То есть как это? Вот так вот сразу? И с двумя одновременно?! Гаврила озадаченно крякнул. Отступил обратно к двери.
— Чего это она, Василий? — в голосе неустрашимого новгородского богатыря слышался испуг. — У нас, на Руси, так не принято...
Бурцев тоже недоуменно воззрился на развратную венецианку.
— Э-э-э... Синьора. Синьорина... Мы это... Руссо туристо... Облико морале...
Ну, как ей еще объяснить?! Итальянцев в роду Бурцева, похоже, не имелось: спасительная генетическая память на этот раз молчала. «Итальяно» он по-прежнему не понимал.
— О! Руссо! — удивилась брюнетка с крылатым львом на плечах. — Руссишь?
— Я! Руссишь! — обрадовался Бурцев. — Шпрехен зи дойч?
— Я! Я! — закивала итальянка.
— Дас ист гуд!— выдохнул Бурцев с облегчением. — Дас ист зер гуд!
Кажется, они все же нашли с этой дамочкой общий язык. Бурцев заговорил по-немецки, тщательно подбирая слова и стараясь не обидеть ненароком венецианку:
— Мы вам очень признательны за спасение, синьора. Но ваше предложение... Видите ли, у меня есть жена, а мой друг...
Женщина удивленно пожала плечиком:
— У меня тоже есть муж, — но какое это имеет значение.
— А? — не понял Бурцев. — Э?
— Или, может, вы подумали, что я... что вы... что мы...
Они с Гаврилой переглянулись. Ну, да, вообще-то они подумали...
Слабая улыбка скользнула по устам венецианки.
— О, нет, не так быстро, синьоры, не так быстро... Я просто пыталась объяснить, что свое оружие вы пока можете спрятать здесь — под кроватью. Моя спальня — надежное место.
Бурцев медленно и основательно краснел и чувствовал это всем своим кожным покровом. «Не так быстро, синьоры...» Да уж, конфуз-с!
Копье и чиавону хозяйка сунула под защиту кроватных львов.
— Теперь прошу сюда. — Их выставили из спальни. Провели в соседнюю комнату. Всучили целый ворох разноцветного тряпья.
— Тут вещи моего мужа и кое-какое платье слуг. Примерьте.
— О, не стоит так беспокоиться! — заартачился было Бурцев.
— Стоит-стоит! — безапелляционно заявила очаровательная брюнетка. — Вы ведь промокли до нитки. Вам нужно переодеться.
Эх, нужно-то нужно, кто ж спорит, но это...
С кислыми минами Бурцев и Гаврила перебирали одежду. Необъятные рубахи, камзолы и — тьфу ты пропасть! — злополучные узкие штаны-колготы — яркие, пестрые, отчего-то так любимые итальянскими щеголями.
— Я вас оставляю, синьоры. — Дамочка удалилась, притворив дверь.
Бурцев вздохнул:
— Ладно, Алексич, переодеваемся. Считай, что это приказ.
М-да... Новгородский богатырь Гаврила Алексич в венецианских колготках выглядел весьма колоритно. Впрочем, на свой счет Бурцев тоже не обольщался. Хорошо, что зеркало имелось только в спальне хозяйки дома. Чтобы посмотреть сейчас на собственное отражение, Бурцеву потребовалась бы изрядная толика мужества. Впрочем, ухмылочка Гаврилы была похлеще любого зеркала.
— Ну, воевода! — пробасил сотник.
— Сам такой, — огрызнулся Бурцев.
Брюнетка, однако, оглядела их новый наряд с одобрением, зацокала язычком, даже хлопнула в ладоши:
— Вот теперь вы похожи на людей! На достойных граждан Венецианской республики, а не на каких-нибудь бродяг-чужестранцев.
Что ж, хоть какая-то польза от дурацких колготок! Бурцев немного расслабился.
— Как вас зовут, синьора?
— Называйте меня Дездемона.
Ну и ну!
— Простите, а мужа вашего, случайно, не Отелло кличут?
— О, нет! Джузеппе. Он у меня купец. Знатный венецианский купец.
Брошено это было с таким презрением, что Бурцев невольно посочувствовал бедняге Джузеппе. Эта пара явно не могла похвастаться гармонией супружеских отношений.
