На катере стало тихо. На катере не дергались, не стреляли. Или полячка вняла совету, или затихла совсем уж по другой причине.
— Да я их! — ярился, брызжа слюной и слезами, Освальд. — Я их всех! Без меча! Да за Ядвигу я их голыми руками!
Гаврила, Дмитрий и Збыслав навалились на рыцаря. Уткнули мордой в мокрую гальку, втроем удерживая добжиньца от бессмысленной смерти.
— Кто там?! – Джеймс тряхнул Бурцева. — Ты успел разглядеть?
— Кто‑кто… верблюд в пальто! Рыцари какие‑то и целая толпа горячих ребят вроде нашего Хабибуллы.
— Сарацины?
— Да уж, наверное, не эскимосы!
— Не кто?
— Отстань, а, брави? Дай подумать, что делать.
Один отстал — другой пристал. Теперь уже Хабибулла, услышав свое имя, наседал с расспросами.
— Василий‑Вацлав, кто? Кто это? — требовал Хабибулла по‑татарски.
— Дружки твои, — буркнул Бурцев. — Сарацины. Ты это… спроси, чего им от нас надо.
Массированный обстрел из луков, арбалетов, пращи и самострела‑шарикомета тем временем прекратился. Послышались воинственные крики, топот копыт. Лошади и верблюды противника приближались к валуну‑укрытию. Начиналась атака…
— Айза э?!
[20]
— заорал из‑за камня Хабибулла.
Наверное, услышать арабскую речь от людей с немецкого катера здесь никак не ожидали. Крики и топот стихли. Хабибулле ответили.
— Мэ хэза?!
[21]
— расслышал Бурцев.
— Эсми Хабибулла ибн Мохаммед ибн Рашид ибн Усама ибн… — громко и торжественно затянул араб.
Когда он наконец закончил, воцарилась тишина. Только море за спиной по‑прежнему шумливо боролось со скалами. Да совсем‑совсем близко всхрапывали кони. И топтались верблюды.
— Валлахи?
[22]
— недоверчиво поинтересовался кто‑то из нападавших.
— Валахи! — Хабибулла бесстрашно поднялся над камнем.
Стрелы в него не летели. Камни и убийственные шарики — тоже. И грозных воинственных кличей больше не звучало. Зато воздух содрогнулся от многоголосого радостного вопля.
Елки‑палки! Похоже, Хабибулла ибн… ибн… ибн… в этой буйной компании — свой человек.
Глава 19
Полный триумф! Причальный камень, до сих пор служивший им укрытием и имевший неплохие шансы стать надгробием, обратился в трибуну. Хабибулла стоял на валуне в позе кандидата, победившего, как минимум, на президентских выборах. Бородатое лицо со шрамом — воплощение харизмы, обе руки воздеты над толпой. И разрубленная эсэсовская рубашка с нацистским орлом на груди… Да уж!
Шумливые соплеменники обступили араба тесным кольцом. Хабибулла говорил со всеми сразу и с каждым в отдельности.
Освальд обнимал Ядвигу — целую, невредимую. Это было похоже на чудо: снарядик сарацинской аркабаллисты, влетевший в рубку катера, шарахнул по «шмайсеру». В результате пистолет‑пулемет превратился в бесполезную железяку, а державшая оружие кульмская красавица отделалась легким испугом. Бывает… Бурцев молча чесал в затылке. Дружинники хлопали глазами, недоуменно озираясь вокруг. Ну, разве что Сыма Цзян не хлопал. Китаец кивал каждому встречному‑поперечному и твердил без умолку:
— Саляма‑алекума, саляма‑алекума…
Странно, но арабы ему отвечали. Как положено — «Алейкум ассалям».
С полсотни европейских рыцарей, незнамо как затесавшихся в сарацинскую рать, тоже, кажется, не совсем понимали сути происходящего и не спешили прятать клинки. Обстановка, впрочем, разрядилась, как только предводитель рыцарского отряда — давешний всадник в шлеме с забралом и «фатой»‑наметом — разглядел в общей суматохе Жюля.
«Фата» дернулась, «невеста» бросила меч в ножны, направила коня к капитану Алисы Шампанской.
— Бонжур, Жюль! — глухо рокотнуло из‑под шлема.
Морской волк удивленно поднял глаза.
— Бонжур, мсье… мсье…
«Невеста» откинула забрало, явив заросшую, мясистую и раскрасневшуюся физиономию. Лицо изжаривающегося заживо человека.
— О, сир! — Жюль почтительно склонил голову.
Тот, кого назвали сиром, снял шлем, скинул кольчужный капюшон, сдернул шапочку‑подшлемник. Копна черных волос торчала как иглы у встревоженного дикобраза. Щетина на щеках и подбородке напоминала зверька поменьше — ежа.
— Коман ва тю
[23]
, Жюль?
— Трэ бьян
[24]
, мерси. Э ву
[25]
, сир?
— Комси комса
[26]
, – вздохнул рыцарь.
Бурцев прервал этот содержательный диалог. Подошел к поближе. Подтащил переводчика — Джеймса. Вклинился в разговор. Не очень вежливо, но очень поспешно.
— Жюль, вы знакомы?
— Сэ
[27]
мсье Жан д'Ибелен, — с подобострастием ответил капитан Алисы Шампанской. И принялся воодушевленно перечислять замысловатые титулы.
— Жан Первый Ибеленский, — коротко перевел Джеймс. — Сир Бейрута.
Надо же! Ибеленский! Повезло, блин, мужику! Хорошо хоть не с «Е» начинается фамильечко. А сир Бейрута — так это вообще песня! Стоп…
— Джеймс, спроси‑ка нашего капитана, не тот ли это Жан, о котором упоминала ее величество королева Кипра?
Жюль энергично закивал. Тот!
— Коман вузапле‑ву
[28]
, мсье? — обратился к Бурцеву сир Бейрута г‑н Ибеленский.
Джеймс перевел. Бурцев представился. Спросил на всякий случай:
— Шпрехен зи дойч?
С королевой этот номер прошел и… И здесь тоже!
— Я! Я! — отозвался Жан д' Ибелен.
По‑немецки он говорил. Однако пошпрехать вволю им так и не дали.
— Василий‑Вацлав! Василий‑Вацлав!
Хабибулла? Герой дня? Он самый! А за ним — двое всадников. Впереди — степенный бородатый сарацин в летах. Араб гордо восседал на невысоком тонконогом белоснежном аргамаке. Дорогой прочный панцирь поскрипывал кожей, позвякивал металлом. Сабля — в ножнах с каменьями, у седла щит, весь в арабской вязи. На голове — изукрашенный серебром и золотом шлем в форме приплюснутого купола. Из‑под шлема смотрят умные настороженные глаза.
