— А скажи‑ка, почтенный Айтегин, если в Иерусалим пожелает войти не христианин и не мусульманин, кто из стражников станет с ним разговаривать?
— Не христианин и не мусульманин? — нахмурился эмир. — Это как?
— Ну, например…
Бурцев посмотрел на Сыма Цзяна:
— Буддист, например, из далекой страны Китай. Или…
Он перевел взгляд на Бурангула:
— Или какой‑нибудь степной язычник.
Айтегин озадаченно крякнул.
— Вообще‑то такие иноверцы редко появляются в наших землях, — переводил его ответ Хабибулла. — Но если это все же случается, то они, как правило, говорят по‑арабски, и их допрашивают не немцы, а предатели‑мунафики.
— Очень хорошо! Сыма Цзян, ты сможешь говорить по‑арабски?
— Моя немного умеется, — закивал китаец, — Хабибулла моя училась.
Для пущей убедительности мудрец из Поднебесной продемонстрировал свои способности:
— Ана бэта каллима араби. Ана фэхэма. Швайясь‑швайясь. Шукрана — Афуана. Мумкина — миш мумкина. Эсмика э? Эсми Сыма Цзяна. Райха фина? Бекема? Кулю тамэма. Ана бэкэбэка энта. Сэта — Бэнта. Рогеля — Валета
[33]
, – скороговоркой выпалил он.
Подумав немного, китаец поставил жирную точку:
— Саляма алекума… Ну кака?
«Ну кака?» — это уже на древнерусском. Сыма Цзян интересовался произведенным эффектом.
— Сойдет, — хмыкнул Бурцев. — Если что, Хабибулла будет за переводчика.
Он снова повернулся к Айтегину:
— Теперь‑то уж мы как‑нибудь прорвемся, эмир.
— Ты уверен в этом, каид Василий‑Вацлав?
— Мне нужно попасть в Иерусалим до полнолуния, — упрямо процедил Бурцев. — И я пройду через ворота. И способ провезти оружие отыщу. И в ночь полной луны открою ворота.
Айтегин смотрел на него испытующе.
— В твоих глазах горит огонь отваги, — наконец изрек он. — Я не вижу в них лжи. И знаешь, я готов поверить тебе. К тому же ситуация такова, что ничего иного мне не остается.
Краткий приказ — и перед наибом уже лежит громадный свиток. Пухлый, плотный, желтый, здорово смахивающий на картон. Но никак не пергаментная кожа, это точно. Неужели…
— Бумага, что ли? — изумился Бурцев.
— Да, — ему ответил Хабибулла, — лучшая бумага Хатибы
[34]
. Ее изготовляют из хлопка и тряпок по древним рецептам.
По древним?! Однако же! Похоже, сарацины в плане бумажной промышленности утерли нос даже хитромудрым китайцам. То‑то вон Сыма Цзян пялится на свиток ревниво‑любопытными глазенками.
— Ну, и что тут у вас за писулька? — Бурцев осторожно тронул бумажное чудо тринадцатого века.
Наиб развернул свиток. Придавил концы камешками. Это была не «писулька» — план. Довольно подробный план большой, хорошо укрепленной крепости.
— Эль Кудс, — благоговейно произнес Хабибулла. — Бейт эль‑Макдис
[35]
. – Вот северная стена, вот — восточная, — заговорил Айтегин.
Длинный тонкий палец наиба на время стал указкой. Хабибулла опять обеспечивал синхронный перевод и для верности тоже тыкал пальцем в рисунок. Оба перста показывали на участок внешних укреплений в правом верхнем углу развернутого свитка. Четкие жирные штрихи и ломаные выступы образовывали острый угол.
Вот башни. Вот ворота. Золотые, Иосафатские, Цветочные… Тут, перед восточной стеной, Кедронский ручей. Здесь — Гефсимания, могила Девы Марии, почитаемая христианами, и Масличная гора. За ней можно укрыть целую армию. Ручей неглубок, преодолеть его будет несложно. А между горой и укреплениями Эль Кудса простирается Иосафатская долина — ровная местность, на которой поляжет пехота, но которую конница проскочит со скоростью ветра. Тут удобнее всего начинать штурм.
— Значит, ворота здесь, здесь и здесь? — задумчиво переспросил Бурцев.
Теоретически из‑за Масличной горы и Кедронского ручья можно штурмовать и одни, и другие, и третьи…
— Да, только о Золотых воротах лучше забудь сразу, каид. Они открываются лишь для Хранителей Гроба. И охраняют их немецкие колдуны. Даже тевтонские рыцари не имеют права приближаться к Золотым воротам.
— Значит, мы не пройдем и подавно, — сделал вывод Бурцев. — Ладно, тогда займемся Иосафатскими или Цветочными.
— Я выставлю наблюдателей на горе, — сказал Айтегин. — Они будут ждать знака.
— Какой нужен знак?
— Знак простой, Василий‑Вацлав, — распахнутые ворота. И упавшие полотнища с черными крестами колдунов и тевтонов. Я пошлю конницу туда, откуда падут флаги.
— Хорошо, флаги падут — мы это устроим, — пообещал Бурцев. — Но, помнится, мудрый наиб говорил, будто в городе есть люди, которые режут предателей. Как с ними связаться? Возможно, нам понадобится их помощь.
— Хм… — Айтегин раздумывал. Айтегин медлил с ответом. — Видишь ли, Василий‑Вацлав… Эти люди очень осторожны.
— Понятное дело… — Бурцев выжидающе смотрел на араба.
Айтегин мялся. Выдавать ниточку, связывавшую партизан с городскими подпольщиками, ему явно не хотелось. Но тут уж ничего не поделаешь — ради успеха решающего удара приходилось рисковать всем.
— Ладно, — наиб тряхнул седеющей головой. — Ищи на Хлебном рынке лекаря, астролога и алхимика Мункыза. Мы поддерживаем связь через него.
— Ха! Очень мило! И главное, до чего просто!
— А как же я его найду, почтенный наиб?
Почтенный наиб указал взглядом на Хабибуллу. Кивнул, дозволяя говорить.
— Я знаком с Мункызом, — ответил тот. — Я проведу вас к нему.
Ах, да, конечно! Наш Хабибулла тоже ведь боец невидимого фронта!
— Когда мы можем отправляться, почтенный наиб? — спросил Бурцев.
— А когда желает отважный каид?
— Сейчас. Чем раньше мы попадем в Иерусалим, тем больше у нас будет времени для подготовки.
— Разумно. Тогда я, пожалуй, пренебрегу святым долгом гостеприимства и не стану более задерживать тебя и твоих друзей. Езжайте в Эль Кудс. Мой путь лежит в Вифлеем. Если Аллаху будет угодно, встретимся в ночь полнолуния.
