Опустившись на корточки, я с бьющимся сердцем осмотрела глобус. Мне было страшно до него дотронуться. На первый взгляд казалось, что с ним все в порядке. Я подняла его и услышала звон стекла внутри. По деревянной подставке проходила трещина, словно после землетрясения. На боку красовалась вмятина размером с блюдце.
Трясущейся рукой я вставила шнур в розетку. Естественно, подсветка не зажглась, значит, лампочка внутри разбилась. Мне хотелось убежать куда-нибудь подальше и спрятаться. «Берегите его как зеницу ока, — предупреждал Брет. — Он стоит целое состояние».
«Он оказал тебе большую честь, позволив взять его», — сказал Уэйн. А теперь я его сломала и снова подвела Брета Хардвика. Я должна все рассказать ему, и чем раньше, тем лучше. И снять этот груз со своей совести. Я выглянула за дверь. Видимо, до Хардвика дошли мои импульсы, потому что именно в это мгновение он появился в коридоре.
— Вы все еще здесь, мисс Джонс?
Легче от его учтивого тона мне не стало.
— Уже поздно.
«Нужно сказать ему прямо сейчас, не откладывая на завтра», — твердила я себе.
— Мистер… мистер Хардвик, не могли бы вы зайти в кабинет географии?
— Зачем? — Он резко остановился, заметив выражение моего лица. — Что-нибудь случилось?
Я мотнула головой в сторону кладовой, и он прошел туда. Я не могла выдавить из себя ни слова, а потому медленно проследовала за ним и тут же услышала его гневную ругань.
Он, так же как и я только что, уставился на глобус, наклонился, осмотрел его и снова положил на пол.
— Кто это сделал?
Я молчала и по-прежнему не могла произнести ни слова.
— Кто-то из мальчишек?
Я должна ему сказать, должна!..
— Это я, мистер Хардвик, — прошептала я наконец.
— Вы? Это сделали вы? — Он мгновенно пришел в ярость. — С какой целью? Решили таким образом отомстить мне?
— Что? Как вы могли такое подумать? — в отчаянии пыталась я разубедить его. — Это произошло случайно, мистер Хардвик, случайно, случайно!.. — Я должна заставить его поверить мне.
Вероятно, мне все-таки это удалось.
— Прекратите! — вдруг приказал он. — Полагаю, я должен вам поверить. Кое-что я про вас уже понял — вы можете вести себя непоследовательно, но всегда говорите правду.
— Мне ужасно жаль, мистер Хардвик. Я оплачу ремонт и, если понадобится, куплю новый глобус.
— Не говорите глупости, мисс Джонс! Он стоит больших денег.
Брет поднял разбитый глобус, отнес в кабинет и аккуратно положил на учительский стол. Я стояла рядом и смотрела, как он извлекает сферу из сломанной подставки. Осторожно, словно мать, ухаживающая за больным ребенком, разделил глобус на две половины.
Из разбитой лампочки посыпались осколки. Я инстинктивно протянула руку, чтобы поймать их. Несколько крупных стекол упали мне на ладонь. Я машинально придавила их другой рукой, чтобы они не упали на пол и не разбились на мелкие кусочки.
И почувствовала, что обрезала ладони и у меня пошла кровь. Я изумленно смотрела, как она капает на пол.
— О! — грустно, с состраданием к самой себе произнесла я. — Вот это да.
Директор повернулся, и тоже увидев кровь, тяжело вздохнул:
— Господи, этого еще не хватало!
Он положил обе половинки глобуса, взял меня за руки и подвел к мусорной корзине. Потом перевернул мои руки ладонями вниз, и в нее посыпались стекла. Он внимательно их осмотрел.
— Так и есть, несколько маленьких осколков застряли. Идемте к раковине. — Он подтолкнул меня к ней — кровь теперь в буквальном смысле лилась на пол, — включил холодную воду и велел мне держать под водой руки, пока он не вернется. — Нужно смыть все мельчайшие остатки стекла!
Ледяная вода лилась на мои руки, смывая кровь и осколки. Когда кожа стала чистой, я увидела, что повреждена только одна рука, но рана производила жуткое впечатление — правую ладонь рассекал четкий, полукруглый разрез.
— О Боже! — пробормотала я. — Лучше бы я была полноценной левшой.
— Что значит — полноценной? — Брет уже вернулся и искал что-то в аптечке первой помощи.
Он осмотрел рану и оторвал пластырь длиной три или четыре дюйма.
— Дело в том, что я пишу левой рукой и всегда пользуюсь левым карманом, но все остальное делаю правой.
— Отчего так произошло?
— Мать говорила, что, когда я была маленькой, она всегда перекладывала вещи из моей левой руки в правую. Никто не объяснил ей, что она поступает неправильно. Я много лет противилась этому, но она все-таки победила. Теперь я сама не знаю порой, какой рукой пользоваться.
— Правда? Вероятно, Трейси, этим объясняются многие ваши внутренние противоречия и… какие-то другие вещи.
Я тотчас заняла оборонительную позицию, поскольку всегда болезненно относилась к своей «леворукости».
— Что вы имеете в виду? Какие вещи?
Он обезвреживал рану, и мне не было видно его лица.
— О, ваше поведение, вашу непредсказуемость, способность попадать в неприятности, помимо всего прочего.
Брет принялся нажимать на порез, пытаясь рассмотреть, не осталось ли еще в коже осколков.
— Судя по всему, к прочему относится моя ненадежность, привычка выбалтывать секреты, моя…
Его прикосновение причинило мне боль, и я прикусила губу. По щекам полились слезы, и одна упала на ладонь. Он поднял голову и зацокал языком.
— Зрелые, взрослые люди не плачут, когда им больно, мисс Джонс.
Его безжалостный, насмешливый тон стал последней каплей. Слезы потекли сплошным потоком, но он лишь придвинул мою руку поближе к себе и подальше от слез. Я не могла объяснить ему, почему плачу. Не могла сказать, что его близость лишает меня присутствия духа, его насмешки приводят меня в бешенство, а его прикосновения выводят меня из равновесия. И что рана, которую он нанес мне сегодня утром, гораздо тяжелее, чем та, которую он сейчас обрабатывал.
— Все в порядке, — всхлипывала я, — оставьте мою руку в покое. Я сама наклею пластырь. — И выдернула руку.
— Хочу вам напомнить, мисс Джонс, что я здесь главный. И вы будете делать так, как я скажу. Вы позволите мне наклеить пластырь, когда я закончу обрабатывать рану? — Он подвинул ко мне стул. — Садитесь.
Я села. Он наложил на рану заживляющий крем и сверху заклеил длинной полоской пластыря. А я все плакала и плакала и никак не могла остановиться. Его суровый профиль и бесчувственный взгляд будто подливали масла в огонь. Наконец он отодвинул мою перевязанную руку.
— Ради всего святого, возьмите себя в руки! Ведь не настолько же вам больно.
Мне стало еще хуже. Более того, отсутствие всякого сочувствия с его стороны вызвало к жизни проявление самых худших качеств моего характера. И забыла, что стою почти на нижней ступени в школьной иерархии.
