Гроза разразилась в середине декабря. Свой последний урок я запомнила очень хорошо. Была литература. Учительница предложила нам написать мини-сочинение по Достоевскому. Мы с Нинкой, уткнувшись каждая в свою тетрадку, строчили со скоростью двух пулеметов. Щеки у нас одинаково пылали от напряженной работы мысли. В самый разгар нашего творчества тихонько приотворилась дверь, и в класс прошмыгнула наша классная, Римма Ивановна. Она подошла к русичке и что-то прошептала ей на ухо. Как раз в этот момент я на секунду оторвалась от тетрадки, рассеянно глянула на классную и заметила, что и она смотрит на меня. Смотрит как-то странно, даже сочувственно. Достоевский вылетел у меня из головы, сердце тревожно застучало. Русичка покачала головой и тоже во все глаза уставилась на меня.
— Фаменская, — ласково произнесла Римма Ивановна. — Сдай свою тетрадку, не важно сколько написала, и иди за мной. Тебя хочет видеть Раиса Григорьевна…
У Нинки отвисла челюсть. Я встала и спросила с какой-то обреченной бравадой:
— С вещами выходить?
— Что? — уже в дверях обернулась классная. — Нет, зачем, сумку оставь. Твои подружки отнесут ее на следующий урок.
Я положила тетрадку на учительский стол и пошла следом за классной. Пока мы спускались на второй этаж и шли по гулкому школьному коридору, она не сказала мне ни слова.
Директриса нервно прохаживалась по кабинету. Пропустив нас с классной, она тут же заперла кабинет на ключ. Сделала Римме знак подбородком в направлении стула. Я осталась стоять посреди кабинета.
— Ну что, Фаменская? — звенящим от бешенства голосом спросила Раиса Григорьевна. — Допрыгалась? Дотряслась патлами? Думаешь, если комсомольской организации больше нет, так и бояться нечего? Напрасно надеешься! Я тебя так ославлю, что в нашем городе тебя ни в какую школу не возьмут!
— Что я такого сделала? — без особого интереса спросила я.
— Ты еще спрашиваешь? — завопила директриса. — Да у тебя же связь с нашим бывшим учителем! — Слово «бывший» она особо выделила голосом, сделала свистящий вздох и продолжила: — Ты нарушила все неписаные святые — святые! — правила! Только потенциальная проститутка может так поступить!
— Раиса Григорьевна, пожалуйста! — сдавленно пискнула классная.
— А вы что, за нее заступаетесь! — налетела на нее Горгона. — Надо смотреть правде в глаза, осознавать, куда катятся все эти милашки! Мы их учим, воспитываем, а у них — один путь!
Классная в ужасе забилась за шкаф.
— Я звонила твоей матери, — развернулась ко мне директриса. — К сожалению, ее не оказалось дома. Но ей придется выслушать мое мнение в полном объеме, когда она явится забирать твои документы. Я с первого класса предупреждала эту женщину, что не стоит так либеральничать с ребенком. Впрочем, чего ожидать от женщины, которая…
Вот тут я встрепенулась:
— Только посмейте оскорбить мою мать!
— Раиса Григорьевна! — тревожно засвистала из-за шкафа классная. — И ты, Фаменская, лучше молчи!
— Она еще хвост на меня будет поднимать! — вопила директриса. — Ей законы не писаны! Дрянь малолетняя! Да ты видела бы эту несчастную, его жену, когда она рыдала в этом кабинете! Я представить не могла, что доживу до такого кошмара!
Я представила себе Любу с ее тонкими руками и прозрачными чертами лица. Да, все правильно, директрисе я должна казаться чудовищем. В этот миг я увидела, как дернулась дверь в кабинет, зазвякал вставленный в замок ключ. Я уставилось на дверь в безумной надежде на избавление.
— Ты слышала, что я тебе сказала? — рявкнула директриса. — Ты больше не станешь учиться в этой школе. И предупреди свою мать, пусть не рыдает в моем кабинете. В конце концов, я это делаю отчасти для тебя. Свою репутацию в этой школе ты надежно втоптала в грязь! На тебя первоклашки будут показывать пальцами!
«Будет моя мама рыдать, дожидайся», — внутренне усмехнулась я. Дверь снова дернулась, раз, другой, — и распахнулась. На пороге стоял Марк. Я бросилась к нему, позабыв обо всем на свете.
— Куда? — заорала директриса, сообразив, что добыча уходит из рук. — Стоять!
Но Марк уже обнимал меня за плечи, и мне на все было наплевать.
— Послушайте, Раиса Григорьевна, — очень спокойно обратился он к директрисе. — Вы меня уволили, ее исключили, кажется, вопрос закрыт? Разрешите откланяться. — И осторожно, как больную, повел меня прочь из кабинета.
Под дверями уже собралась порядочная толпа. Наверное, вопли Горгоны слышала вся школа. К тому же, пока меня терзали в кабинете, урок закончился. Я словно спотыкалась о чужие любопытствующие взгляды, Марк тащил меня почти волоком. Мое пальтишко и сменка уже были в его руках.
— Симочка! — Нинка пробкой вылетела из толпы и бросилась ко мне. — Я так за тебя испугалась. Что она тебе наговорила?
— Из школы выперла, — кратко ввела я подругу в суть дела.
Нинка схватилась руками за грудь:
— Да как же это? Всего полгода осталось!
— Не волнуйся так, Нина, — вмешался Марк. — Я не дам твоей подружке пропасть.
Нина тут же раскраснелась до слез и ошеломленно прошептала:
— И… куда же вы теперь?
Я лишь пожала плечами, а Марк весело ответил:
— Пойдем искать для нас новую школу.
И мы пошли к выходу. Нинка сопровождала меня до школьного порога. Она поглаживала тихонько мое плечо и смотрела на нас так растроганно, как будто мы отправлялись прямо под венец.
На улице шел мокрый снег, упоительно пахло свободой. Не сговариваясь, мы побрели в сторону парка. Капли падали на мое лицо и, казалось, испарялись, шипя, как на сковородке. Я вздохнула полной грудью, а потом спросила Марка голосом трагической героини, вырванной из лап разбойников:
— Почему ты так долго не приходил за мной?
— Провожал Любу, — коротко ответил Марк. — Ты уже в курсе, что она навестила школу?
— Да, я знаю. Но почему, Марк? Ты так и не стал с нею встречаться?
— Почему же, встречался. Но к консенсусу мы не пришли.
— А твои родители… Они уже знают про то, что вы женаты?
— Знают. Кстати, мне пришлось отвести Любу к нам домой.
— Зачем? — заледенела я.
— А куда же еще? Ей несколько раз становилось дурно, а я торопился вернуться за тобой в школу. Сдал ее на руки матери и побежал обратно.
Мы почти бежали. Овладевшее нами лихорадочное возбуждение требовало какого-нибудь выхода. Почему-то я никак не могла осознать до конца, что только что меня с позором выгнали из школы. А когда сообразила, что об этом факте придется как-то сказать маме, мне стало по-настоящему страшно. Я резко затормозила, стала столбом посреди раскисшей дорожки и спросила:
— Марк, а куда же мне теперь идти?
