— Как куда? — даже удивился тот. — Ко мне домой, конечно.
— С ума сошел? Там же Люба и твои родители.
— Ну, правильно, и чего же ты вдруг испугалась? С Любой ты уже знакома, а с родителями моими тебе давно стоит познакомиться. Когда твоя мама вернется с работы, мы ей позвоним и тоже пригласим к нам.
— Будет такой семейный совет, да? — поежилась я. — Что с нами теперь делать?
— Вот именно. Дело ведь нешуточное, десятый класс тебе нужно кончать, а старая ведьма наверняка обзвонит все школы и навешает на тебя сорок бочек арестантов. Думаю, мне в нашем городишке тоже работы не найти, хотя это уже не так важно.
— А ты не можешь взять меня в жены без аттестата? — спросила я с робкой надеждой.
— Не возьму, — отрезал Марк. — Тебе еще в университет поступать, не забыла? А главное, мы должны определиться, понимаешь. Чтобы больше не было всяких дурацких тайн и недомолвок.
— А Люба?
— Любе придется смириться с очевидным, — жестко отрезал Марк.
Я тяжело вздохнула. Ох, сдается мне, Люба видела всю эту ситуацию совсем иначе, чем мы.
Так, за разговорами, мы пересекли парк, вышли в город и оказались рядом с кирпичной точечной девятиэтажкой. Мне Марк и раньше показывал дом своих родителей, но даже в подъезд я ни разу не заходила. Мама Марка не работала и редко выходила из дому, в гости меня Марк по понятной причине не приглашал. И вот теперь этой причины больше не существовало. Марк не был учителем, да и я, получается, на данный момент школьницей тоже не являлась. Только заходить в этот дом мне все равно было очень страшно.
И Марк это понял. В подъезде он обнял меня, прижал к себе так крепко, что я почувствовала плечом неровное биение его сердца.
— Чего ты боишься, роднуля, — спросил он так нежно, словно я была его ребенком. — Помнишь, мы же с тобой решили: ничто не сможет нас разлучить, пока мы оба этого не хотим. А мы ведь не хотим, верно?
Я замотала головой.
— Ну, представим, что мои родители и твоя мама нас дружно проклянут и выгонят из дома. Разве это нас с тобой разлучит? Ну, уедем в Питер, снимем комнату, решим вопрос с твоей учебой. А теперь давай вспомним, что наши родители, по счастью, разумные люди и разбрасываться единственными детьми не станут.
— А если Люба не даст развод? — коварно подняла я вопрос, которого Марк явно избегал.
— Ну, не даст, — буркнул он. — К твоему сведению, Симочка, если бы для развода требовалось согласие обеих сторон, мы бы жили, как католики, без разводов. Так что из-за этого ты можешь не беспокоиться.
Понемногу я перестала трястись, расслабилась и даже сама потянула Марка к лифту. Что ж, если сегодняшний день заготовил для меня еще парочку потрясений, лучше пройти через них поскорее. В лифте я нетерпеливо приплясывала на месте, мне казалось, что он ползет слишком медленно.
Марк позвонил. Немедленно задребезжал замок, дверь стремительно распахнулась. Я подготовилась увидеть на пороге маму Марка, на худой конец Любу. Но там стоял высокий худой мужчина с очень густыми и уже наполовину поседевшими волосами. Я сразу вспомнила главврача. Он не сильно изменился с тех пор, когда заходил каждое утро осматривать мой послеоперционный шовчик. Почему-то мне казалось, что и он припомнит свою бывшую пациентку. Но главврач глянул на меня как-то вскользь, слегка прищурился, словно не понимая, чего это я маячу на их пороге рядом с его сыном. Потом коротко кивнул:
— Здравствуй, девочка, — и тут же переключился на сына. Вернее, просто сказал ему отрывистой скороговоркой: — Марк, зайди ко мне в кабинет. Надо поговорить. Это срочно. А гостью пока усади в гостиной. — Тут же развернулся и почти понесся прочь от нас по коридору.
Марк стянул с меня пальто и проговорил как-то растерянно:
— Ты проходи, располагайся. Я только к отцу схожу, узнаю, что еще случилось.
Мелкими шажками, вытягивая шею, словно кошка, попавшая в новое жилище, я прошла вдоль коридора в противоположную от кабинета сторону и оказалась в гостиной. Жадно огляделась. Собственно, ничего примечательного тут не было. Мебель, почти такая же, как у нас, два книжных шкафа, забитых книгами, большую часть которых я издалека узнала по обложке. В общем, как говорит в таких случаях моя мама: «Если чувствуешь себя как дома, значит, ты в квартире людей нашего круга». Заинтересовали меня только фотографии. Они в квартире Марка висели на стенках в красивых рамочках. А вот мама вешать фотки на стенку не позволяла. Может, потому, что у нас не было таких вот рамочек.
На некоторых фотографиях был запечатлен сам доктор. Он позировал на фоне Эйфелевой башни и прочих заграничных диковинок. Но мне больше понравились те фотографии, на которых был Марк, подросток и даже совсем малыш, кудрявый и смеющийся. Один или с родителями. Я просто пожирала фотографии глазами. Особенно меня заинтересовала мама Марка, ведь я видела ее впервые. Она показалась мне ужасно красивой. Обычно я всех женщин сравнивала с мамой, и всегда не в их пользу. Но здесь было иное. Женщина на фотографии не была лучше или хуже мамы, она просто была другая. Очень хрупкая, с лицом спокойным и немного грустным. В маме всегда кипела жизнь, — эта женщина казалась от всего отрешенной, как русалка, обстоятельствами принужденная жить на земле.
Обойдя несколько раз по периметру гостиной и не обнаружив там следов Любы, я решила вернуться в прихожую и, как приличная девушка, наконец причесаться перед зеркалом. Вышла туда на цыпочках, ведь кабинет главы семейства находился совсем недалеко. И замерла, услышав голос.
Голос этот сильно походил на голос Марка, но был гуще, основательней, солидней, что ли. Ясно было, говорил человек, привыкший к повиновению окружающих. Говорил он так, словно сообщал больному об этапах борьбы за его жизнь.
— Я все понимаю, сын, — говорил Леонид Анатольевич. — Но обсуждать все это сейчас считаю делом несвоевременным и даже циничным. Полагаю, тебе нужно отвести эту девочку домой, а потом пойти в больницу и сменить там маму. А все остальные вопросы мы будем решать, когда состояние Любы улучшится и она сможет принять участие в нашей беседе. Ты со мной согласен?
Значит, Люба попала в больницу, сообразила я. Господи, что же такое с ней случилось? Неужели попыталась наложить на себя руки? От этой ужасной мысли я просто оцепенела. И в этот самый момент в коридор вышел Марк. Лицо его пылало, как будто отец надавал ему пощечин.
— Я все слышала, — пробормотала я, лихорадочно напяливая пальто. — Не нужно меня провожать, я сама дойду до дому!
Но Марк уже молча натягивал на себя куртку. Из квартиры мы вышли вместе. Честно говоря, больше всего на свете мне хотелось остаться одной. Нервы мои были измочалены, я чувствовала себя такой уставшей, а впереди меня еще ожидало объяснение с мамой. Кажется, Марк понял мое состояние. В лифте он попробовал меня обнять, но заглянул мне в лицо — и опустил руки.
— Не нужно меня провожать, — повторила я, яростно моргая, чтобы загнать назад проклюнувшиеся слезинки. — Честное слово.
