— Издалека, — уклончиво ответила Оленька.
— А эти Шолохов и Мак… Маркс — они вообще кто? — не унимался Сергейка. — Сталкеры? Торговцы?
Оленька растерянно взглянула на Илью. Пришлось взять разъяснительную работу на себя.
— Нет, Сергейка, — начал он. — Шолохов — писатель.
— Кто-кто?
— Ну, человек, который пишет книжки.
— Это что, работа такая?
— Можно сказать и так. Была такая работа.
— Я люблю книжки, — мечтательно улыбнулся Сергейка. — Только с картинками которые.
Ну конечно. Сейчас яркие картинки в добытых сталкерами потрепанных книжечках заменяют детям и телевизор, и компьютер, и прогулки во дворе.
— Я сам рисую книжку, пап, — признался сын. — Про метро книжку. Только у меня тетрадка закончилась.
Сергейка повернулся к Оленьке:
— Мам, купим какую-нибудь книжку и тетрадку?
Оленька бросила быстрый взгляд на Илью. «Хватит?» — спрашивали ее глаза. Илья кивнул. В карманах лежала пара десятков патронов — универсальной валюты метро. Этого должно было хватить на кучу книжек и тетрадок.
— Ну, ма-а-ам? Ну, пожа-а-алуйста… Купим, а?
— Если увидим — купим, — пообещала Оленька.
Вполне удовлетворенный ответом матери, Сергейка снова повернулся к отцу:
— Пап, а Маркс?
— Что? — не понял Илья.
— Ну, Маркс кем работал? Шолохов — писатель, а Маркс?
— Он м-м-м… — Илья задумался. Как бы объяснить ребенку то, чего и сам не до конца понимаешь. — Ну, тоже вроде как писатель. Помимо всего прочего… Много написал.
— А они хорошие писатели?
— Ну-у… смотря кто. И кому как.
— А у них книжки с картинками?
— У Маркса — вряд ли.
— А кто больше написал — Шолохов или Маркс?
— Думаю, Маркс.
— Наверное, у них на станции бумаги было больше, да?
Илья покачал головой:
— Маркс не на станции жил.
— А Шолохов?
— И Шолохов тоже.
— А где тогда? В туннелях, что ли? Там же со светом плохо. Как там писать?
— Нет, не в туннеле. Они вообще не в метро жили.
— Не в метро?! — сделал большие глаза Сергейка. — На поверхности? Так значит, они все-таки мутанты? Станции назвали в честь мутантов?
— Да нет же, Сергейка! Это давно было. До Войны. Нашего метро тогда еще не построили.
— А-а-а. — На лице сына отразилось понимание. — Они в древности жили, да?
Илья невесело улыбнулся.
— Да, в древности.
Можно сказать и так. В другом мире, в другой эпохе, в другом зоне.
— А еще кто тогда жил?
— Ну… — Илья задумался. — Станцию перед нашим Аэропортом помнишь?
— Это где пьяные дяди и голые тети?
Илья и Оленька переглянулись. Даже транзитом проезжая мимо орджоникидзевских притонов, не всегда удавалось уберечь сына от неприглядных картин.
— Ор-жи-ки-ни-дзе, — с трудом выговорил Сергейка. Это слово всегда давалось ему нелегко.
— Орджоникидзе, — поправил Илья. — Был такой Григорий Орджоникидзе. Он же Серго Орджоникидзе…
— Так это тоже человек?! — смешно вытаращился Сергейка. — И опять с двумя именами!
— Человек, человек, — заверил Илья. — Обычный человек. И имя у него одно. Серго — это партийная кличка. Ну… прозвище, в общем.
— Ор-жи… Ор-джо… — снова попробовал выговорить трудную фамилию сын. Но пока отказался от этой попытки.
— Человек, — задумчиво пробормотал он. — А я-то думал…
Что именно думал сын, осталось тайной. Сергейка быстро переключился на другое:
— Пап, а Сельмаш — это еще один дядя из древности?
— Нет, Сергейка, Сельмаш — это не человек.
— Мутант?
Илья вздохнул. Ничего удивительного в том, что Сергейка так зациклился на мутантах. То, чего больше всего боятся дети, у них обычно на языке.
— Завод такой был, — объяснил Илья. — «Ростсельмаш» назывался. Сельскозозяйственные машины производил. Сначала…
— А что такое сельское хозяйство?
— Это когда люди выращивают себе еду, а потом собирают урожай.
— Понятно-понятно, большие короба для грибов? Это — сельское хозяйство, да?
— И это тоже, — невесело вздохнул Илья. — В некотором роде.
— А кто еще в древности жил? — Видимо, обнаружившаяся связь между седой, с точки зрения Сергейки, стариной и станциями метро всерьез его захватила.
— За Карла Маркса и Театральной есть станция Ворошиловская и Буденовская. Климент Ворошилов и Семен Буденный тоже оттуда… м-м-м… из «древности».
Сергейка погрузился в раздумья. Вероятно, старался заново осмыслить привычные, давно въевшиеся в сознание названия станций и сопоставить их с конкретными людьми, которые, наверное, представлялись ребенку никак не меньше, чем титанами прошлого.
— Ор-джо-ни-ки-дзе, Во-ро-ши-лов, Бу-ден-ный — сосредоточившись и тщательно проговаривая каждый слог, произнес Сергейка. — Они все тоже писатели?
— Нет, они не писатели.
— Но они жили до метро и до Войны?
— И жили, и умерли, — кивнул Илья. — И они, и Маркс, и Шолохов.
Сергейка снова ненадолго задумался.
— Но раз они умерли до появления метро, значит, ничего для нашего метро сделать не могли? — немного разочарованно сказал он.
— Ничего.
— Они даже написать о метро не могли.
— И не писали.
— Зачем же тогда называть станции их именами?
Илья в очередной раз подивился по-детски незамысловатой мудрости и непосредственной проницательности сына.
— Честно говоря, не знаю. Просто привыкли люди, и все. Сначала их именами называли улицы, проспекты, площади, поселки и районы. Ну а потом по привычке уже — станции.
— Мам! Пап! — Сергейка вдруг дернулся в сторону, к освешенному подвесным диодным фонариком прилавку. — Там книжки продают!
Сергейка первым подбежал к торговцу и, видимо, решил блеснуть только что приобретенными знаниями.
— Книжка Карла Маркса с картинками есть? — услышал Илья задорный голос сына.
И — немного разочарованный:
— А Шолохова?
И — совсем уж грустный:
— Ну, хоть что-нибудь с картинками?
* * *
Под колесом что-то звякнуло. Разогнавшуюся дрезину сильно тряхнуло и сбросило с колеи. Илью и Бульбу вышвырнуло на щебенку. Ашоту удалось удержаться в вагонетке. Впрочем, судя по сдавленной ругани, его тоже крепко приложило.
