Моё отделение веселилось, словно дети. О погибшем Кеосе уже никто не вспоминал. Он мёртв, но мы-то живы!
Чего ещё ждать от «армии жизни, солдат зла»? Выросших на задворках имперских мегаполисов, привыкших, что рядом чуть ли не каждый день гибнут подельщики из твоей банды и, чтобы выжить, надо убивать? В войнах за лишнюю улицу, где именно ты можешь продавать «свет» и «семь колов», где именно ты взимаешь дань с мелких торговцев, что по неистребимой старинной традиции объезжают кварталы со своими неказистыми фургончиками, предлагая мороженое, фрукты или поношенную одежду?
Нас отвели в казарму, и тут господин штабс-вахмистр объявил, что по случаю успешного выполнения поставленной командованием задачи мы все получаем отпуск. Обратно надо явиться только к полудню послезавтра. Как мы проведём это время – наше дело. Хоть на своей койке, хоть где. Всё поняли, шимпанзе бесхвостые? Тогда – р-разойтись! По возвращении из отпуска всем вам предстоит принять присягу. Станете полноправными десантниками, хотя, скажу вам по чести, добрая половина из вас этого не заслужила...
...Разумеется, ни у кого из моих ребят фантазия дальше наших любимых феечек не пошла. У меня были кое-какие идеи – например, слетать к Дальке и попытаться... но, по здравом размышлении, этот вариант я отбросил.
Даля не из тех, кто прощает.
И ноги сами собой понесли меня следом за радостно галдящей толпой вчерашних рекрутов – пройдя «крещение огнём», мы получили право на досрочную присягу. Мы уже все считаемся «действительными», а присяга – формальность.
«Невский» ярко освещён и забит народом. Многие офицеры в гражданском. Женщины в нарядных платьях. Играет батальонный оркестрик, играют вживую, и у открытых дверей баров и кабаков начинаются танцы. Сегодня такой день, когда все равны – и даже феечки не стесняются. И даже чопорные гауптманнши и майорши снисходят до разговоров с ними. Батальон вернулся назад, и это единственное, что имеет значение.
Моё отделение растаяло как летнее облачко, как утренний туман. Разбившись на пары и тройки, господа императорские десантники ломанули к гостеприимно распахнутым дверям всевозможных забегаловок
А я побрёл вниз по улице, косясь на ярко освещённые окна и гомонящий люд. Сейчас они ничем не напоминали солдат. Скорее – какие-то ряженые, невесть зачем напялившие на себя камуфляжную форму. Не желая признаться в этом самому себе, я искал Гилви. И шлялся так довольно долго, отчего-то не решаюсь нырнуть в самую гущу толпы, искал до тех пор, пока услышал:
– Рус!
Она. Ну конечно, она. В обтягивающих розовых брючках до колен, в коротком топике – ей было что показать.
Странно даже, что красивая девчонка не нашла ничего получше на своей родной планете или даже на одной из Внутренних – там ведь подобные профессии тоже процветали и оплачивались не в пример щедрее, отнюдь не из скуповатой имперской казны.
– Привет, Рус, – она неловко улыбалась, как-то неравно поправляя тщательно уложенные волосы. – Рада, что ты... цел и вернулся. Мы скучали тут без вас. Офицерши только что на стенку не лезли.
– Привет, Гилви. Ничего, офицерши – не лемуры. Не укусят.
– А что, те покусали? – участливо спросила она, беря меня под руку.
– Покусали, – пришлось признаться. – У меня один погибший, Кеос, может...
– Кеос? Ташеску? Он к Марии ходил, подружке моей. Говорила, хороший парень...
– Да будет ему земля пухом, – проговорил я. Кеос был одной веры со мной, и надо бы отслужить по нему заупокойную...
– Он погиб, но мы-то живы, – тем не менее проговорила Гилви, прижимаясь ко мне плечом. – Живы, и другие ребята твои вернулись... Пойдём куда-нибудь, а?
– Куда?
– Где мои... другие нас не увидят, – неловко произнесла она. – Пойдём ко мне. Мы пошли.
– Ты знаешь, а я ведь из «подружек»-то уволилась.
– Серьёзно? – не нашёлся я.
– Ага. Помнишь, я тебе говорила, у нас курсы всякие есть и классы? Ну вот, я компьютерные закончила и подала заявление. Чтобы взяли в штаб батальона. Хоть кем.
– И... давно это было?
– Давно. Закончила ещё месяц назад, да ты же понимаешь – это «Танненберг», сюда кого ни попадя не возьмут. Проверяли... обычное дело.
– Так взяли или нет, Гилви? Впрочем, если ты... гм... из «подружек» ушла, то, наверное, взяли, так? Она кивнула.
– У нас многие девчонки там работают. Которые, конечно, согласны, чтобы денег меньше платили, – она хихикнула. – Ты же знаешь, с вами, солдатиками, бедной девушке частным порядком не подработать. Раз уволилась – всё, номер ВУС другой, и никто тебе листок учёта не заполнит. А если и заполнит – так бухгалтерия не оплатит. Но это ничего, – с энтузиазмом заявила она. – Если буду стараться, в штабе тоже продвинуться можно. Офицеров там мало, они эту работу терпеть не могут. Им бы всем в бой идти, подвиги совершать... так что...
– Рад за тебя, – сказал я искренне. – Что ж, такое дело и отпраздновать не грех...
– Ты что, ты что! – замахала она руками. – Мы твоё возвращение будем праздновать! Что ты живым вернулся, на части не разобранным, не «медицинским консервом»!
– Да, – сказал я. – Это... да, приятно.
Мне было хорошо с ней, но с другой стороны, царапнуло меня почему-то странное чувство – мы же с ней и не спали ни разу. Приятельствовать приятельствовали (насколько это вообще возможно при её-то основном занятии), но вот ничего больше у нас не было и быть не могло. Я хранил верность Дальке, пусть даже она меня сейчас проклинает и, может быть, даже убить готова.
А Гилви, почти что волоча меня за собой, оживлённо болтала о том, как хорошо её приняли в штабе, сколько там бывших «подружек», и никто не попрекает их прошлым, напротив, считается, что они делали большое и нужное дело, потому как солдату без этого никак, а значит...
Когда-то к штыку перо приравнивали, мелькнула у меня не слишком приличная мысль, а теперь, выходит, и женская vagina мобилизована? Наравне со всем прочим?
Жила Гилви всё там же, всё так же до стерильной чистоты была выскоблена её квартирка, всё так же покрывали пол домотканые половики, и всё так же не переводились запасы ею самой сваренного варенья. Всё было как всегда, когда я приходил к ней, находя тихую гавань. Не хотелось бы это терять, но что поделать – Гилви больше не «подружка», значит, серо-голубые «листки учёта интимных услуг» нести к кому-то другому. Я невольно поморщился.
– Ты чего? – враз всполошилась девушка. Я сказал.
– Вот глупый... я с Мари поговорю, она ломаться не станет. Так погоди, ты хочешь сказать, что раз тебе только и надо было ту бумажку подписывать – ты ко мне и в гости не зайдёшь?
– Зайду, конечно, – стал отпираться я. – Неужто ты думаешь, что я способен от такого варенья отказаться?
– На то моя последняя надежда...
