– Конечно, господин гауптманн!
– То есть вы готовы отвечать правдиво, отвечать правду, только правду, ничего кроме правды, и да поможет вам Бог?
– Конечно, господин гауптманн!..
– Хорошо. Мы проведём три серии. Вас зовут Руслан Фатеев?
– Да.
– Вы родом с Сильвании?
– Нет.
– Вы один ребёнок в семье?
– Нет.
– Вы лишены наследства?
– Да.
...Дышим ровно и спокойно. Это разминка, вопросы, соврать в ответах на которые я не могу. Мышцы расслаблены, челюсти разведены, язык свободен.
– Вы когда-нибудь нарушали правила дорожного движения?
– Да, – и добавим дыхания.
– Вы когда-нибудь лгали в своей жизни?
– Да.
– Вас можно назвать честным человеком?
– Да
– Несмотря на то, что вы лгали?
– Да.
– Вы когда-либо брали чужое?
– Нет, – напряжение! Резкое и сильное! Прикусить язык, так чтобы чувствовать боль!
– Вы убивали людей, не находясь на военной службе?
– Нет, – расслабление.
– Вы когда-нибудь лгали своему любимому человеку?
– Нет, – и опять сжатие мышц, задержка дыхания, секунд пять, больше этим современным системам не надо, и медленное, медленное расслабление с неполным выдохом, когда в лёгких остаётся ещё добрая половина воздуха.
– Вы когда-либо пользовались нелицензионным программным продуктом? – Ещё бы не пользовался! Им пользуются все. Но, само собой, признаваться в этом нельзя. Контрольный вопрос, рассчитанный на «обязательную ложь». И я лгу, изо всех сил прикусывая язык сразу перед ответом – боль помогает подать на датчики именно тот сигнал, который они ждут:
– Нет.
– Это вы отпустили пленных?
– Нет, – самый важный вопрос. Расслабление...
– Вы можете поднять руку на младшего по званию?
Ещё один «должен-врать» вопрос. Рукоприкладство строжайше запрещено всеми уставами, и тем не менее каждый в армии знает, что без этого самого «рукоприкладства» порой не обойтись Само собой, ожидается, что я солгу. И я лгу
– Нет.
– Вы когда-либо били солдат своего отделения?
– Нет.
– Это вы убили часовых, охранявших пленных мятежников?
– Нет, – мускулы расслаблены. Дыхание ровное.
Глаза смотрят прямо перед собой. Я даже мигаю с той жечастотой, как и всегда.
– Вы убили нескольких беглецов?
– Да.
– Вы могли взять их живыми?
Мог, само собой. Но от меня ожидается «ложь», и я лгу.
– Нет.
...Так продолжается долго. Вопросы чередуются, несколько раз повторяются одни и те же, чуть перефразированные, с изменённым порядком слов. Настоящие, контрольные, несущественные. Контрольные, несущественные, настоящие – все три категории вопросов при испытании на «детекторе лжи». Каждый раз я использую одни и те же «контрмеры». Бурно реагирую на контрольные вопросы и расслабляюсь на вопросах «истинных», вроде «знаете ли вы, кто убил часовых?», «подозреваете ли вы кого-нибудь в том, что он отпустил пленных?» и так далее.
Дважды дознаватель прерывает сеанс, выключает аппарат (или, во всяком случае, делает вид, что выключает) и куда-то уходит, якобы «посмотреть уже готовые расшифровки». Я прекрасно знаю, что он ничего не выключает и что моё состояние продолжает «писаться».
На третий раз секурист вдруг решительно встаёт, хватает свой стул, толкает к моему креслу, усаживается, небрежно щёлкнув каким-то тумблером, и, глядя мне прямо в глаза, произносит:
– Я знаю, что ты виновен, обер-ефрейтор. Я вижу, что ты специально готовился, чтобы обмануть мой прибор. Ну, скажи, я же прав? Ты видишь, я выключил запись...
– Никак нет, господин гауптманн, не знаю, о чём вы говорите. Я отвечаю правду.
...Секурист подступает так ко мне несколько раз. Наконец, когда, по моим подсчётам, проходит самое меньшее три часа, он встаёт.
– Гм, – говорит он, с деланно-задумчивым видом глядя на выползшую из принтера распечатку. – Мне платят моё жалованье не для того, чтобы игнорировать мои изыскания и доклады. Тест подтверждает, что вы были не до конца откровенны, обер-ефрейтор.
Я молчу. Не двигаюсь с места и поедаю глазами начальство. Самый верный и безотказный способ обороны.
– Молчите, Фатеев?
– Не могу знать, что отвечать, господин гауптманн. Я был правдив. Больше мне добавить нечего.
Он подступал ещё несколько раз. Мои ответы не менялись.
И наконец он махнул рукой.
Охрана увела меня обратно в камеру.
После этого в одиночке я провёл ещё два дня. На третий сумрачные громилы из тюремной охраны выволокли меня в коридор. Я легко мог положить их обоих; здоровенные, на голову выше меня, они не привыкли сталкиваться ни с каким сопротивлением. В застенке люди, как правило, очень быстро становились овцами. Иначе не выстояла бы никакая Империя.
На сей раз меня притащили в обычную допросную. Где уже меня дожидался; – ну конечно же, тот самый памятный риттмейстер.
Охрана осталась за дверью.
– Садись, обер-ефрейтор, – он даже улыбался. Так, наверное, мог бы улыбаться крокодил. Я послушно сел.
– Могу тебя поздравить, Фатеев, – он толкнул ко мне через стол несколько голубых листов, украшенных витиеватыми печатями. – Трибунал тебя оправдал. Ты блестяще прошёл тест на детекторе лжи. Наш самый опытный сотрудник показал, что ты не использовал никаких контрмер, не пытался обмануть прибор. Твои показания подтверждены свидетелями. Несколько повторно схваченных мятежников независимо друг от друга показали, что их пытались спасти их же товарищи. Так что иди служи, обер-ефрейтор. Рука твоя в порядке. Отделение тебя заждалось. Да и приказ об очередном повышении ждать не заставит.
– Благодарю вас, господин риттмейстер!
– Не благодари. Мы всего лишь служим Империи, устанавливая истину. Держи. Приказ на твоё освобождение, командировочное предписание, продаттестат... Охрана тебя проводит.
Я молча отдал честь, до сих пор с трудом веря своим ушам. Слишком уж легко выпускала меня из своих когтей охранка. Легко и чуть ли не с удовольствием. А ведь им надо найти виновных в побеге. Обязательно надо. Надо отчитаться о «принятых мерах». Я – идеальный кандидат. Слабых мест в моей истории хватает. В конце концов, ко мне на самом деле не применили ни одного форсированного метода.
Стой, сказал я себе, пока молчаливые охранники вели меня в тюремную канцелярию, где мне предстояло получить обратно какие-то вещи, наградные знаки, удостоверения и прочее. А что, если охранка решила сыграть тонко? Что, если они полагают – под пытками этот Фатеев ничего не выдаст, скорее просто умрёт? И что, быть может, лучше будет его просто отпустить, для того чтобы он сам привёл нас к «заговорщикам», если он на самом деле агент неведомого центра сопротивления?.. В конце концов схватить Фатеева и казнить за убийство четверых десантников мы всегда успеем – если его следует казнить только за это. Пусть Фатеев думает, что он в безопасности. Пусть думает, что обманул полиграф. Пусть расслабится – и тогда он выведет нас на центр, штаб, «головку».
