На пятый день динамики внутренней связи внезапно ожили. К нам обращался фон Валленштейн, однако голос его едва можно было узнать. Я рискнул бы предположить, что за всё время пути командир «Танненберга» не позволил себе вздремнуть ни на миг.
– Зольдатен... доблестные солдаты Империи. Мои боевые друзья... – чувствовалось, что он пытается изо всех сил найти что-то неизбитое, какое-то по-настоящемy душевное обращение. И он наконец нашёл. – Братья и сестры по оружию. Пришёл наш час. Фатерлянд ждёт от нас невозможного. Пока это ещё не попало в общеимперские сводки, но... все данные говорят о том, что мы в состоянии войны. Войны с неведомым. Можно сказать – с Чужими, но у нас совершенно нет никаких данных. Наш враг не принадлежит к числу известных нам Чужих рас. Мы обратились... к тем, чей статус можно с натяжкой описать как «союзный» Они не предоставили никакой информации. Заявили, что знают об этих существах даже меньше нашего, и попросили делиться достоверными известиями. Сейчас беда нависла над самой южной из планет нашего сектора, Омегой-восемь. То, что творится там, не поддаётся никакому описанию. Мы должны... снабдить командование этим описанием. Можно назвать это разведкой боем. Не буду говорить, насколько важно и ответственно это задание. Бы мои солдаты, вы всё понимаете не хуже меня. Мы не должны, как на Зете-пять, обеспечивать безопасность местного населения. Только по возможности. Наша задача – добыть информацию. С Омегой-восемь уже третьи сутки нет связи. Спасательные группы, отправленные немедленно с началом... событий, не вернулись и не доложили. Есть высокая вероятность... что на планете не осталось ни гражданского населения, ни Вооружённых сил Империи. Именно поэтому мы не торопились. Смысл спешки утрачен. Нам надо готовиться к жестокому бою... возможно, самому жестокому в нашей славной истории. Я долго откладывал это обращение. Я сам не имел никакой информации. Но мы уже вышли на орбиту Омеги. Планета не отвечает на запросы. Молчат даже автоматические маяки и радиобакены. Спутники связи исчезли бесследно. На ночной половине планеты не видно ни одного огня. Мы будем садиться на главный космодром возле административного центра Омеги-восемь, Нойе-Бисмарка. Приготовьтесь, друзья мои. Выброска через час. У меня всё, и да поможет нам Бог!
Ничего не скажешь, ободряющая речь. Даже более чем. У меня мерзко засосало под ложечкой. Раздва-кряк имел донельзя бледный вид, остальные выглядели не лучше.
Высадка в неизвестность, и враг, в лучших традициях десанта, неведом.
...Это была выброска по всем правилам военного искусства. Мы садились под прикрытием пушечных башен наших челноков. Падали гофрированные двери, и орущая (для собственной поддержки) волна десантников выплёскивалась из недр транспорта, бросаясь вперёд так, словно задавшись целью в считанные секунды преодолеть простреливаемое из пулемётов пространство.
На пути сюда мы до посинения зазубривали схемы портовых зданий и сооружений. «Чистая» зона, «грязная» зона, хранилища ядерного топлива, тут же – временные могильники отработанных элементов. Наш взвод должен был немедля, ни на что не отвлекаясь, продвинуться к зданию, по старинке именуемому «аэровокзалом». «Космотерминал» и прочие словесные уроды-новоязы так и не прижились.
Вместе с нами выбрасывали на сей раз и технику. Никто не знал, что может ожидать нас внизу. Спутниковые снимки не показывали ничего необычного. Кроме разве что того, что город Нойе-Бисмарк был совершенно, абсолютно, полностью пуст. Брошенные машины на улицах, безлюдные дворы; Омега-восемь отличалась засушливостью, почти всю территорию планеты, за исключением приполярных областей, занимали лесостепи и степи. Человечество ещё не успело открыть тут дорогу пустыням; на экваторе же насыщенные влагой океанские ветры давали жизнь настоящим джунглям, лёгким этого мира.
Никто не оказал никакого сопротивления. Ни к чему оказалась вся наша чёткость, никто не пытался взять нас «на посадке», не говоря уж о том, чтобы сбить транспорты ещё в атмосфере. Наши ботинки прогрохотали по пустым холлам аэровокзала, по битому стеклу и пластику, остались позади изломанные стойки контроля и таможни, перевёрнутая мебель; кое-где на кофейного цвета стенах чернели уродливые пятна подпалин – тут кто-то стрелял из огнемёта. В паре мест нашлись следы пуль, но не более. Здесь не было серьёзного боя. И совершенно непонятно было, кто с кем сражался. Не похоже, что порт атаковали внезапно, когда он забит пассажирами. Тревогу, наверно, объявили заранее – этим объяснялось полное отсутствие брошенных вещей. Когда началась стрельба, в аэропорту оставалась только охрана. Наспех вооружённая тем, что попалось под руку, в том числе старыми ранцевыми огнемётами. Огромные окна не заложены мешками с песком, никто не позаботился оборудовать пулемётные гнёзда, возвести нормальные заграждения, в конце концов, завезти достаточно боеприпасов! Раздва-кряку с ребятами пришлось пропахать на пузе весь второй этаж, прежде чем они набрали две дюжины стреляных гильз
Перестрелка здесь кончилась, не успев начаться.
Огромная привокзальная площадь была пуста. Ветер гоняет успевший скопиться мусор. Ни одной машины Виднеется невдалеке конечная станция монорельса, весёлой раскраски жёлто-синие вагончики застыли в ожидании пассажиров, которые так и не появились.
Наши шаги отгрохотали и затихли. Подразделения десанта без единого выстрела взяли космопорт. Переговорник ожил и вновь замолчал: первая фаза операции выполнена. Теперь ждём всей техники, и вперёд...
Конечно, весь десант Империи не смог бы оккупировать целую планету. Только Внутренние Планеты могли похвастаться миллиардным населением, на большинстве Внешних Колоний не насчитывалось и десяти миллионов человек. А уж у нас, в Дальних Секторах, и сто тысяч было редкостью. Новый Крым с его рассеянным по островам и архипелагам миллионом был исключением – благодаря райскому климату. Наша задача – ударить по узлу сопротивления. Навязать противнику бой. Найти его и уничтожить. По планете можно кружить вечно...
Мы ждали. Ребята совсем успокоились, даже Кряк. Гюнтер травил анекдоты, бородатые и, на мой вкус, совершенно дурацкие, но напряжение как-то отступало. До самого вечера мы пролежали на брюхах, до одури вглядываясь в серый асфальтопластик площади, – ничего. Командование не рисковало. Никто не собирался бросать части в неизвестность. Десант неторопливо, в противоречии со всеми своими уставами, выгружал тяжёлое оружие. Сапёры торопливо рыли траншеи и котлованы, лился бетон, по периметру космодрома возводилась оборонительная полоса. В небе становилось тесно беспилотным разведчикам. А мы валялись на расстеленных спальных мешках и в свободное время резались в «ножички» на деньги. Начальство старательно нас загружало, но даже оно понимало, что в боевой обстановке заставлять солдата вручную копать противотанковые рвы всё время не слишком разумно.
Три дня мы провели в томительном безделье. Как говорится, размахнулись, а бить некого. Теперь-то я понимал, что наша первая волна фактически вызывала удар на себя, мы были очень уязвимы – словно приглашение врагу атаковать. Однако он оказался то ли слишком глуп, то ли очень умён и нападать не стал. Ни в первые минуты после нашей высадки, ни в первые часы, ни даже в первые дни.
