Мумба завыл, неистово, по-волчьи. Мы все понимали – пришло время умирать.
– Ребята! К вертолётам давайте! – решился я.
Когда-то я неплохо умел ими управлять, конечно, не тяжёлыми транспортными, а нашими «стрекозами», но тем не менее.
Туча надвигалась неспешно, словно наслаждаясь мгновениями своего триумфа над жалкой кучкой двуногих.
Нас оставалось человек сорок, кинувшихся тесной толпой к вертолётной площадке. Мы бежали и палили во все стороны, расчищая себе дорогу; бежать пришлось через напалм, а это, поверьте, не самое приятное занятие. Мы пробивали себе дорогу несколькими залпами, потом сами же и тушили пламя – по счастью, караульные брали с собой и химические огнетушители.
Туча упала на нас сверху, сбоку, со всех сторон. Шевелящийся покров скрыл от нас бронированную дверь бункера – не то толстые многоногие змеи, не то просто гусеницы стремительно растекались по дерновой крыше убежища.
Пламя и тьма. Чёрный язык чудовища, составленный из сотен крылатых созданий, падает с неба. Струя пламени сносит этому языку бок, однако остальные чёрным чулком охватывают десантника из другого отделения, и он тотчас падает. Кто-то из бегущих сзади окатывает его струёй пламени, кто-то ещё – принимается его сбивать, и, задержавшись на миг, в свою очередь становятся добычей Тучи.
Катающиеся по земле тела людей, облепленные живой шевелящейся массой. Кого-то мы успеваем отбить. Кто-то так и остаётся лежать. Отряд не может задерживаться.
Взвыл Микки, левая половина комбинезона покрылась черно-шевелящимся покровом. Я поворачиваюсь, жму на спуск, струя пламени сметает нечисть, Фатих сбивает огонь; Микки шатается, но бежит. Какая-то тварь с размаху разбивается о стекло моего шлема, текут жёлто-зелёные струйки, я едва не падаю. Но до вертолётов уже рукой подать. Нас осталось вдвое меньше, вокруг падают люди, падают те, кто пытается им помочь, тела мгновенно исчезают под чёрной копошащейся массой, и я знаю, что уже ничем не смогу помочь товарищам.
Наверное, это был первый раз, когда я действительно подумал о парнях в Feldgrau как о товарищах. Не как о тех, кого надо обмануть, из чьей среды нельзя выделяться, кому я вынужден подражать, чтобы уцелеть, чтобы выжить...
Моему отделению повезло. Несказанно. Под напалм попало только трое, и сейчас мы волокли их к вертолёту. Никогда ещё не приходилось заниматься угоном вертолётов. У нас, на Новом Крыму, машины имели ключи, как авто. Устройство боевых машин, само собой, отличалось, но и здесь имелась защита от несанкционированного запуска.
Однако геликоптеры стояли открытые (вопиющее нарушение регламента! Что за служба у этих винтомахов?), и даже пускатели не были застопорены.
И вновь я вынужден сказать «никогда в жизни...». Никогда в жизни я не проделывал все необходимые для запуска манипуляции так быстро и так ловко. Руки словно сами летали по клавишам и тумблерам. Ожили турбины, провернулись лопасти; Туча уже была вокруг, она уже облепила геликоптер; закалённые десантники отворачивались, кто-то срывал шлемы, и их рвало прямо на пол...
Заворчали двигатели. Закрутились лопасти, рубя в капусту налетающих тварей. Перегруженный вертолёт (сколько на нём повисло живого одеяла?) с трудом оторвался от земли. Я поднимал его всё выше и выше, потому что живой ковер, совершенно не ведая страха смерти, упрямо лез прямо в воздухозаборники двигателей. Машину трясло, турбины выли, мы не летели, не мчались даже – косо пёрли сквозь воздух. Туча осталась позади. При всём уважении к её создателям – жучиные крылья не способны были развить скорость в двести километров в час.
Правда, двигатели уже захлёбывались. Твари и тварюшки, жертвуя собой, набились-таки внутрь. Мы больше не набирали высоту и даже не удерживали её. Мы падали.
Завопил за спиной Микки. Даже его проняло. Остальные, как я вдруг понял, истошно орали всё это время. Просто голос обычно флегматичного финна перекрыл нее прочие подобно тому, как пароходная сирена заглушает бибиканье малолитражек.
...Тем не менее вертолёт я таки посадил. Мы успели отлететь на изрядное расстояние. Как показал секундомер, в воздухе мы продержались целых полчаса. И тяжело плюхнулись посреди голой степи, как говорится, в землях незнаемых.
...Некоторое время пришлось потратить на то, чтобы избавиться от безбилетных пассажиров нашего транспортника. Напалм пылал ярко, ночь озарилась пляшущими языками пламени, нам пришлось осторожничать, потому что спалить вертолёт представлялось как-то не совсем разумным.
Когда мы наконец пришли в себя, выяснилось следующее. Спаслось девятнадцать человек. В том числе девятеро из моего отделения. Бесследно исчез Фатих, а когда и где он пропал – никто не мог сказать. Остальные десять десантников были из других отделений. Все с оружием; но из боеприпасов только то, что несли на себе. Вертолёт имел две пулемётные турели, запас патронов, но и всё.
Собственно говоря, теперь нам оставалось только включить маяк и ждать, пока нас подберут. И когда мы сможем рассчитаться с теми, кто закрыл дверь в бункер...
Трудно сказать, всех ли бестий Тучи мы уничтожили. Кто-то расползся в ночь, вдруг потеряв к нам всякий интерес. Остался покрытый копотью, покосившийся вертолёт (едва ли мы сможем взлететь на нём снова) и мы – девятнадцать человек, тоже, подобно чертям из пекла, покрытые копотью. Почти половина – в обгорелой, изъеденной пламенем броне. И я – единственный штабс-ефрейтор, да ещё и с Железным крестом.
Порядок удалось восстановить довольно быстро. Всё-таки народ обстрелянный. Мы пришли в себя и стали «определяться». На орбите Омеги-восемь, само собой, висели навигационные спутники; и вскоре мы знали, что от базы нас отделяет порядка ста километров. До ближайшего поселения – то есть бывшего поселения, ныне пустого, – примерно шестьсот.
Рация на вертолёте была цела. Другое дело, что с её помощью не установить нормальной связи с главным штабом в Нойе-Бисмарке, а связываться с теми, кто обрёк нас на смерть, запершись в убежище, я не видел смысла.
Ребята тоже молчали. Но я видел – каждый из них сейчас не колеблясь перестрелял бы всех оставшихся в бункере, даже если бы за это грозила смертная казнь.
В общем, связь устанавливать было не с кем. И мы передали в эфир обычный сигнал бедствия, тот, что будет принят спутниками и мгновенно переброшен в штаб. Маяк останется работать. После этого мы должны будем просто дождаться помощи.
Я постарался втолковать это остальным как можно лучше. В конце концов, по уставу, я «обязан был сохранять в боеспособности любое подразделение Вооружённых сил, оказавшееся под моей командой».
Мы нашли место почище. Устроили лагерь из того немногого, что удалось найти в вертолёте и что оказалось при нас во время бегства. Маяк в кабине успокоительно попискивал, подтверждая, что всё в порядке, сигнал транслируется, помощь обязательно придёт...
Мы выставили часовых. Мы знали – ждать придётся долго. С рассветом придётся заняться поисками источников. Может, придётся копать что-то вроде колодца. У нас были концентраты, но вода оставалась проблемой.
