Подозрительно. Или эрцгерцогу и впрямь всё равно, если его обязательства будут распубликованы? Или они надеются, что после того, как дело дошло до вооружённого мятежа, какие-то компрометирующие материалы уже не будут играть никакой роли?
Гилви поправлялась. Ей пришлось хуже всех, её биоморф, похоже, решил, что никакого выхода уже нет, и деловито принялся отключать одну за одной жизненно важные функции организма. Тем не менее земная техника не подвела.
В Потсдаме разбирали завалы, смывали гарь с нарядных мостовых и фасадов, торопливо высаживали новые деревья взамен поваленных и сожжённых.
Как восприняли всё это «Память и Гордость» вкупе с «Союзом Изгнанных», я не знал. В Империи всё стало как-то пугающе спокойно, вчерашние враги клялись друг другу в вечной любви, а пролившуюся кровь списывали на «трагические недоразумения». Правда, и оставшийся регентом Адальберт отнюдь не спешил проводить в жизнь столь широко разрекламированные меры по «укреплению положения стержневой нации».
А тем временем на Каппе-4 наступило затишье. После уничтожения «матки» биоморфы присмирели; насколько я мог понять, сейчас там отыскивали последние следы Тучи.
Хотя кто знает, сколько амёб-«истоков» попряталось по дальним закоулкам планеты…
Минуло семь дней. Всего семь дней. Визиты высокопоставленных генералов прекратились, руки заживали.
Всё хорошо? Всё прекрасно, цель достигнута?.. Дело за малым – выбить с Нового Крыма саму Дариану Дарк, и наступит полное во человецех благоволение?
Не верю.
С Гилви мы эти дни почти не разговаривали. Она лежала, молча глядя в потолок, отвечала с трудом и односложно, словно моё общество стало ей в тягость.
На восьмой день меня под белы руки и с немалой помпой препроводили в императорскую резиденцию, предварительно трижды обыскав и просветив на предмет скрытой, наверное, в желудке взрывчатки.
Меня обрядили в новенькую, с иголочки, парадную форму, нацепили только что вручённые погоны гауптманна. Да, ежели взглянуть со стороны – идеальный имперский офицер, вот только с принадлежностью к стержневой нации промашка вышла.
Бункер, куда меня привел надутый, словно индюк, личный императорский порученец, был убран с нарочитой строгостью, по моде позапрошлого века, с морёным дубом и зелёным сукном на стенах, бронзовыми светильниками и антикварного вида длинным столом, возле которого выстроились жёсткие стулья с высокими спинками, украшенными непременным Орлом-с-Венком-и-Солнцем.
В задней части зала я увидел полусферу проектора. Вдоль стен, негромко переговариваясь, стояло шестеро генералов, среди которых неожиданно оказался Валленштейн, явно неуверенно чувстовавший себя в новёхоньких погонах генерал-майора.
– Поздравляю, Руслан, – он пожал мне руку.
– Спасибо, господин генерал-майор.
– Ты неисправим. Послушай, Рус, я хотел спросить…
– Господа офицеры, Его Императорское Величество кайзер! – преисполненным торжественности и значения голосом объявил порученец. Чтобы так говорить, не обойдёшься без уроков сценической речи…
Вошёл кайзер. В мундире, с колодочкой наград, ни дать ни взять – пожилой отставник, бывший преподаватель какой-нибудь истории военного искусства из Академии Генштаба. За ним следом – Его Светлость регент, он же эрцгерцог Адальберт, вчерашний мятежник.
Все дружно вытянулись по стойке «смирно».
– Прошу садиться, господа.
– Вам сюда, гауптманн, – прошипел внезапно выросший рядом со мной ещё один порученец. Ему пришлось отодвинуть для меня стул, и я видел, что сие действие его едва не добило.
Рядом сел Валленштейн.
Господа генералы (среди них я узнал Ланца) рассаживались, нажимали кнопки на планшетках, напустив на себя самый важный вид, что-то рассматривали на дисплеях. Передо мной ничего не было, даже банальных карандаша с бумагой. Равно как и перед Валленштейном.
– Прошу вас, Адальберт, – кивнул император. Тот поднялся, прочистил горло.
– Господа генералы. Пользуюсь случаем ещё раз принести свои самые искренние извинения тем из вас, кто пережил… малоприятные часы, будучи облыжно обвинён и подвергнут аресту в результате самоуправства людей бывшего начальника Службы безопасности Даркмура. Это было необходимо. Я должен сказать, что всё происшедшее – результат нашего совместного контрудара, нанесённого по группировке, планировавшей захват власти и полное преображение нашей Империи. Если вы помните, мне пришлось использовать кое-что из их фразеологии. Мы сожалеем, что дело дошло до открытых столкновений.
Господа генералы переглянулись, но никто не дерзнул высказаться.
Враньё, подумал я. Хорошая мина при плохой игре. Попытка помириться с аристократией. Или… или на самом деле тонкая интрига Его Светлости эрцгерцога, с тем чтобы хоть как-то, но «поцарствовать», пусть даже со званием «регента», возможность, так сказать, открыть глаза кайзеру на его собственного сынка.
– Здоровая часть сил в той же Службе безопасности на нашей стороне…
– И мы отделили зерна от плевел в самом правительствующем доме, – перебил Адальберта кайзер. – Мною изменён закон о престолонаследии. Кронпринц Зигфрид, равно как и его потомство, из него исключены. Права на корону перешли к Фридриху, моему второму сыну. Он не замечен… ни в каких склонностях, которые помешали бы ему достойно исполнять законы нашей великой Империи.
Теперь уже переглянулись мы с Валленштейном. А нам-то зачем это сообщать? Высший генералитет, Генштаб, всё такое прочее – ещё можно понять, а вот мы?..
– Господин Фатеев, господин Валленштейн, пусть вас не удивляет то, что мы решили сделать это объявление в вашем присутствии, – кайзер словно прочёл мои мысли. – Я правильно понял, господин Фатеев, что ваши, гм, услуги Империи требуют оплаты в виде предоставления независимости Новому Крыму?
– Да, Ваше Величество, – как можно спокойнее ответил я.
– То есть вы расцениваете себя прежде всего как гражданина своей родной планеты, а не всей Империи?
– Ваше Величество, мы слишком хорошо помним обстоятельства вхождения в Империю. И да, я – русский, я принадлежу Новому Крыму. Последнему осколку земли, оставшемуся у людей моего языка, простите мне эти высокие слова.
– Но у вас есть полномочия, подтверждённые конституционным большинством избирателей Нового Крыма? – подняв брови, осведомился кайзер. – Вы можете пребывать в полной уверенности, что все ваши соотечественники только и мечтают, что о независимости, а на самом деле это может оказаться совсем не так?
– Я дерзну утверждать, Ваше Величество, что достаточно хорошо знаю помыслы и чаяния моих сограждан.
– Но тем не менее единственным внятным инструментом для выяснения их позиции может стать только всепланетный референдум, проведение которого, я считаю, должно обязательно быть включено в нашу сделку, если она вообще состоится, – холодно бросил кайзер, и господа генералы тотчас послушно закивали в ответ, ну точь-в-точь как китайские болванчики. – И потом, господин Фатеев… Как вы себе представляете независимость своей родной планеты? Десять процентов суши, остальное – океан. Минеральные ресурсы присутствуют, но почти исключительно – под водой, их промышленная разработка крайне затруднена. Но, в конце концов, если ваши ползуны не перестанут размножаться… – кайзер вдруг нагнулся вперёд, впиваясь в меня взглядом. – А что вы станете делать не сейчас, не через двадцать лет, а через пятьдесят-шестьдесят? В Империи сменится власть. И новому императору может прийти в голову, что терпеть независимый Новый Крым – слишком большая роскошь. Что может одна планета противопоставить тысячам других миров? Что сможет гарантировать вашу неприкосновенность?
