Так что вражеский комплекс нам даже не пришлось уничтожать – Дбигу запустили программу самоликвидиции, и тем, кто оказался в непосредственной близости от него, сильно не повезло.
Вместе с главным комплексом взорвались и те, что поменьше, прикрывавшие его от наших ракет. Нам опять-таки повезло – моя рота держалась на почтительном расстоянии от всего неземного.
А вот ровняющие землю, сажающие траву и деревья машины уцелели. С ними ничего не случилось, они невозмутимо повернулись к нам навстречу и с разных сторон поползли на огромную чёрную воронку. Я не сомневался – от взрыва к вечеру здесь и следа не останется.
Возникла заминка. Мы долго таращились на невиданные механизмы, впрочем, механизмы ли? Едва ли перед нами оказались примитивные автоматы для высаживания рассады. Деревья, похоже, сотворялись прямо тут, на месте, и темпы этого процесса неприятно напомнили мне самосжигающую быстроту биоморфов.
После взрыва батальон по вполне понятным причинам не торопился приблизиться к подозрительно мирно урчащим машинам. Мёхбау ругался с командованием, заявляя, что «не поведёт людей на убой» и что у него «пол третьей роты как корова языком слизнула». Мол, присылайте учёных, это по их части. Мы своё дело сделали. Дбигу отброшены.
«Удерживайте занимаемые позиции», – наконец услыхал «Танненберг».
Но, против моих ожиданий, бригаду не оставили на этом месте. Далеко не везде наземные атаки оказались столь же успешны, как наша. Из восьми атакованных в первую ночь комплексов противника уничтожен был только один, а именно наш; остальные удержались, а имперские дивизии принуждены отступить, да ещё и с немалыми потерями.
Бригада получила приказ сняться с позиций и ожидать переброски.
В ту же ночь ко мне пришла Гилви.
Мы привыкли спать, не снимая брони, прямо там, где нас застала темнота. Я задремал возле ротного ползуна, мирно потрескивающего остывающим мотором; разбудили меня классические «Стой! Пароль! – Рейникендорф! – Нейдершонхаузен, проходи!»
– Господин лейтенант! Гос…
– Что, не ждал? Вижу, что нет, – передо мной стояла Гилви. – Оставь нас, Алекс.
– Яволь, dame шарфюрер! – вытянулся рядовой.
– Здравствуй, – слова у меня выговаривались не слишком охотно.
Гилви только судорожно дёрнула головой. Сперва мы просто сидели рядом, а потом она взяла меня за руку.
– Знаешь, я всё время думала…
– Я на это рассчитывал.
– Ага, ага, рассчитывал… смутил, с толку сбил, заморочил… Так что ж это получается, Рус, а? Мы с тобой – нелюдь? Чужие?
Она пришла поговорить о себе и нас. Разумно не начиная разговор с моих последних фраз – насчёт того, кто же именно навёл Дариану Дарк на нашу рейдовую партию.
– Мы – не нелюдь, – ответил я, постаравшись острожно высвободить руку, но Гилви до боли крепко вцепилась мне в пальцы. – Примесь биоформа не детектируется, иначе мы сидели бы не здесь, а в особо охраняемом виварии Его Императорского Величества Академии Наук. Мы думаем и рассуждаем, как люди. И это – самое главное.
– А вдруг нами смогут управлять? – шепнула Гилви, прижимаясь ко мне (точнее, к моей броне). – Оттуда… – она неопределённо повертела пальцем в воздухе. – Прикажут что-нибудь сделать?
– И такое возможно, – ответил я. – Но я уверен, что успею покончить с собой, если удостоверюсь, что это действительно правда.
– Ой! – Гилви прижала ладошку к губам. – Ой, мама… Я так не могу. Страшно, Рус… Чёрт побери эту броню, даже на шее у тебя не повиснуть, от страха не пореветь…
– Не думаю, что тебе действительно хочется реветь, – осторожно сказал я. – Как насчёт предложений для Валленштейна? Ничего не надумалось?
Гилви помолчала.
– Думаю, это Катарина, – вдруг вырвалось у неё.
– Катарина? Постой, унтер-офицер Пояркович?
– Она самая, – кивнула Гилви. – Я давно за ней странные вещи замечала. Путается с офицерами, всё с разными, покрутит – и к следующему бежит. Да всё ищет таких, чтобы из штаба, и повыше. Происхождение, опять же, подозрительно: Пояркович она, не из «стержневых». Пришла до войны, но по расширенному набору, когда уже не так строго на анкеты смотрели и не столь глубоко проверяли. Она с Ярыни, планетка в составе Империи совсем недавно, а сейчас, как ты знаешь, и вовсе к Федерации переметнулась. А она завербовалась на Каппе, специально, говорит, туда уезжала, когда на Ярыни начались беспорядки.
– И что ж, её так просто вычислить?
– Вычислить-то, может, и просто, да только сам знаешь – органы у нас невиновных не арестовывают. Пока настоящие улики соберёшь!
– У тебя есть какие-нибудь предложения?
– Какие-какие… жука на эту сучку могу повесить, так, что и глазом не моргнёт. Если она сообщения отправляет, то всё увидим и услышим. Тут, собственно, и думать нечего – она всегда знак «За ранение» носит, туда и подсадить…
– Очень хорошо. Рекомендую тебе явиться к командиру бригады и рассказать всё это.
– Успею, – Гилви внешней стороной фаланг пальцев провела мне по щеке, словно боясь коснуться «как следует». – Слушайте, господин обер-лейтенант…
– Ты мне не льсти. Лейтенант я пока ещё.
– Х-ха! Думаешь, зря я в шифровальщицах? Пришёл приказ на тебя. С завидной быстротой произвели.
– Ого!
– Вот именно, что «ого». Это дело отъметъитъ нужно, как у вас, русских, говорится. Что мне положено за хорошие вести?
– По обычаю – шнапс или пиво, в зависимости от доступности оных.
– А можно кое-что другое? – Она прижалась ещё теснее. – Я забыться хочу… не думать. Ты ж меня таки убедил… или… не знаю. Но чую, не так тут что-то, не так! И верно – все, с кем мы тогда в бункере оставались, уже снизу смотрят, как картошка растёт. Тут-то меня и затрясло, не скажу как затрясло! Словно ужалил кто-то: мол, прав Руслан-то, прав, как ты ни отбрыкивайся! – её губы щекотно зашептали мне в самое ухо: – Ну хоть сегодня меня не гони, а? Притворись, ладно? Чего тебе стоит? Нужно мне это, понимаешь, чурбан бесчувственный, дубина берёзовая, нет? С тобой хочу быть. И не только сегодня. Эх, эх, какой я б женой была… ты даже и не представишь… ох… совсем голову потеряла, бред такой несу… ты ж у нас чистенький, ты ж на солдатскую подстилку и смотреть не хочешь, ты всегда мной брезговал… и Мари тоже в конце концов обижаться стала, что ты в её сторону даже и не посмотришь…
– Мне она по этому поводу никаких претензий не высказывала, – только и нашёлся я.
– Зато мне потом высказала… Рус, а Рус! Ну что ты как чушка чугунная, ничем тебя не расшевелить? Всё тебе без разницы, небось ту кошку драную, Дзамайте, забыть не можешь? Да она ж тебя первая бы и предала!
Меня так и тянуло бросить: «Она не предала», но едва ли стоит так уж безоговорочно верить, что на Дариану Дарк работала именно бедняга Катарина Пояркович. Признаться, мне казалось, что Гилви вот-вот вскричит «Me, me, adsum, qui feci!
[12]
», подобно героям Вергилия, но нет.
