Мы проплыли под плакатом, когда на берегу показалась паршивая белая псина без ошейника, до колена ростом, и опустила морду в воду. Собака, видимо, недавно ощенилась, потому что соски у нее набухли и буквально волочились по земле. Еще через полмили мы миновали трех валяющихся в грязи питбулей в шипастых ошейниках. У одного из них недоставало уха, а двое других щеголяли шрамами на морде. На заборе виднелась выведенная краской надпись: «Не бойся собаки, бойся хозяина». Вдалеке, на пастбище, стояли коровы, окруженные слепнями размером с полудолларовую монету.
Мы плыли сквозь дым и отвратительную вонь горящих мусорных куч, когда еще шесть питбулей пересекли двор, направляясь к нам. Они покрыли расстояние в сто метров быстрее, чем я успел нащупать револьвер. Подбежав к воде, они выстроились в ряд и оскалились. Они рычали и лаяли, из пасти у них летела пена, но ни один пес не смел переступить воображаемую черту. На ошейнике у каждого была маленькая черная коробочка с антенной. Электрический забор. Надеюсь, изобретатель этой штучки окончит свои дни на каком-нибудь благословенном пляже, попивая коктейли в окружении экзотических красавиц. Он это заслужил. Стараясь не делать резких движений, я медленно выгреб на глубину. Эбби приоткрыла один глаз и спросила:
— Сейчас нас сожрут?
Я покачал головой, не сводя глаз с берега.
— Пока ток включен — нет.
— А если его выключат?
— Хм… Я крупнее, поэтому они, возможно, сначала примутся за меня. Ты успеешь вскарабкаться на утес прежде, чем они обглодают мои косточки и задумаются о десерте.
— Это радует.
До заката мы проделали еще четыре мили. Река слегка расширилась, так что приходилось меньше тащить и больше грести. По обеим сторонам тянулись белые песчаные пляжи. Пальмы стремились в небо, кусты наклонялись над водой и окунали в реку длинные ветви, похожие на пальцы.
Сосны, вцепившиеся корнями в берег, походили на небоскребы, а между ними росли дубы.
Мама была права.
Солнце село, и я начал оглядываться. Не то чтобы я опасался влететь в объятия полиции. Думаю, мы сумели опередить преследователей, но у меня было ощущение, что реку они знают не хуже. Поднялся легкий ветерок, река круто свернула вправо, почти на сто восемьдесят градусов. Мы достигли Скиннерс-Бич. На берегу стояли маленькая кухонька и артезианский колодец, снабженный ржавым, старым, но еще вполне пригодным насосом. Здесь часто останавливаются молодежные туристические группы, бойскауты и просто любители отдыха на природе, поскольку тут много мест, где можно разбить лагерь, есть свежая вода, большой гриль, столы для пикника и навес на случай дождя.
Я причалил, загнал каноэ в тень и поднял Эбби на руки. Она не двигалась и не открывала глаза — значит, боль вернулась. Я вынес ее на берег, открыл дверь кухоньки и уложил на стол — достаточно длинный, чтобы за ним поместилось двадцать человек. Я приподнял ей голову и начал качать насос. Вода наконец пошла — ржавая и застоявшаяся, а еще через три минуты — чистая, холодная и свежая. Я сполоснул кружку и дал Эбби попить. Она села, глотнула и снова легла. Я принес из каноэ аптечку, открыл шприц с дексаметазоном, перевернул Эбби на бок, протер кожу спиртом и вонзил иглу в ягодицу.
Потом вернулся к насосу и подставил голову под струю. Вода была холодная и чистая, сон как рукой сняло.
Вокруг сгущался мрак. Я вернулся на кухню и сбил замки с деревянного шкафчика под столом. Скауты и туристы обычно складывали туда одноразовую посуду, чтобы сохранить ее сухой и сберечь от мышей, а иногда — консервы, которые им неохота было тащить с собой. В первом ящике не нашлось ничего, кроме бумажных тарелок, стаканчиков и трех рулонов туалетной бумаги. Во втором — брезент, коробка черствого печенья, две банки маринованных сардин в соусе по-луизиански, три швейцарских рулета и немного спичек. В третьем я обнаружил настоящий клад — печенье, суфле из алтея и несколько шоколадных батончиков.
Очаг представлял собой яму, открытую со всех сторон; с крыши над ней свешивалась железная труба, которая вытягивала наружу жар и дым. Достаточно безопасно, чтобы дети могли жарить суфле.
С балки свисали с полдесятка металлических плечиков для одежды. Я взял одну из вешалок и сунул ее в огонь, обжигая ржавчину. Когда железка нагрелась и обеззаразилась, я подцепил на нее два кусочка суфле и пристроил на скамье поближе к огню. Мне не хотелось разводить большой костер, но я подозревал, что наши преследователи и так уже знают, где мы. В тепле было хорошо. Через минуту рядом со мной возникла Эбби. Я положил на печенье два кусочка шоколада, а сверху — растаявшее суфле и накрыл другим печеньем. Эбби улыбнулась.
— Милый, вовсе не стоило… — На губах у нее запузырились шоколад и алтей, когда она вгрызлась в этот бутерброд.
Я указал кочергой на реку:
— Еще несколько миль, и нам начнут попадаться кемпинги. В большинстве из них есть кухни и холодильники. А до тех пор…
— Если бы я тебя не знала, то сказала бы, что ты и раньше это проделывал.
— Что? Жарил суфле?
Она покачала головой:
— Нет, дурачок. Взламывал замки.
— Честно говоря… у меня есть некоторый опыт.
Огонь погас, угли подернулись пеплом. Мы съели все до крошки, включая черствое печенье, хотя от сардин Эбби отказалась. Швейцарские рулеты я отложил для завтрака. Углеводы помогут мне волочить ноги. Я устал, но догадывался, что и сегодня не высплюсь.
Ночь прошла спокойно. Около полуночи зарядил мелкий дождик и стало прохладно, так что я подбросил дров в огонь, а потом накрыл Эбби полотенцем и брезентом. За два часа до рассвета я перенес ее со стола в каноэ. Она спала урывками, поэтому я дал ей леденец. Эбби немедленно унеслась в волшебную страну и пребывала там до утра.
Возле шоссе № 121 река сворачивает на восток и тянется девять километров до Стокбриджа, где круто закладывает влево и бежит на север, относительно прямо, к Фолкстону и Булони. Образно выражаясь, здесь Сент-Мэрис скатывается с плеч Флориды.
В этих местах река расширяется настолько, что могут поместиться восемь автомобилей в ряд. Заболоченные берега покрыты бороздами от колес внедорожников, в кустах пальметто таятся мусорные кучи (местные жители используют их в качестве свалки). Пропитанные водой матрасы, изрешеченный дробью остов холодильника, половина мотоцикла, пачки журналов, тысячи пивных банок и бутылок — все это засосано грязью и песком. Под мостом лежит ржавая трехколесная тележка из супермаркета, ее некогда хромированная корзинка набита ветками и старыми пакетами. Еще одна — красная, пластмассовая — грудой обломков валяется на бетоне, не пережив падения с моста.
Глава 17
Между прочим, я действительно спросил у него разрешения. Ключевое слово — «спросил». Рабочий график сенатора всегда был плотным — трудно добиться аудиенции хотя бы на пять минут. Он редко оставался один.
Это случилось в День благодарения. Он приехал домой, чтобы лично разрезать индейку. Эбби по уши ушла в работу, порой отсутствовала неделями. Я получил диплом и занимался двумя делами сразу. Чтобы платить за аренду, возил желающих на рыбалку. Если клев был хороший, в день я зарабатывал до двухсот фунтов. Если клева не было, я рисовал.
