– В свою очередь, пожалуйста, не называй Сесиль жирафой.
– Честь имею.
– На здоровье.
В американских фильмах так целуются супруги перед тем, как подписать бумаги о разводе.
Прелестное утро! Светочка честно забралась обратно в кровать, повалялась полчаса и поняла, что совершенно не хочет спать. Надо будет попросить Сесиль сразу из аэропорта заехать в Сорбонну. Хоть бы догадалась встречать одна. Мы купим пива, посидим на ступеньках, а потом пройдем через мост. Нет, черт побери, наверняка сразу не получится: моя любимая французская жирафа обязательно притащит в Орли веселую компанию, полную самых сумасшедших планов, и мы дружно помчимся слушать какой-нибудь замшелый цыганский хор. Может, подарить ей на день рождения живого медведя?
Светочка старалась не думать о том, куда поехал Виталий. То есть не просто – куда, а КУДА? В каких своих дебрях бродит сейчас этот самый близкий и самый чужой человек в ее жизни? Там страшно или весело? Может, он просто лежит на ослепительном белом песке и смотрит на море? Или пьет дочерна в грязном портовом кабаке? Ну же, перестань, ты не хочешь об этом думать, верно? Тебе не нужны, НЕ НУЖНЫ его тайны, это нарушило бы весь твой привычный образ жизни. Но признайся, той ночью тебе стало не по себе, когда он приподнялся на локте, спокойно посмотрел тебе в глаза и своим обычным менторским тоном произнес: «Запомни: „любовь“ – это самое отвратительное слово, которое я знаю».
Все, все, все! Чемоданы к бою! Часы, трусы, носки, чулки (обязательно что-нибудь забуду), три зажигалки (спорим, все потеряю?), джинсы, свитер, платье-коктейль, очки, открытки, альбомы («доброе утро, Эмма Петровна!»), зубная щетка (фигушки, в Париже куплю), туфли, бриллианты, паспорт, билет… Уф! Боже мой, что это у нас сегодня с Калерией Карловной? Кажется, на кухне что-то разбилось.
– Эмма Петровна, вы плохо себя чувствуете?
– Светлана Вениаминовна, умоляю, простите меня, я разбила вашу любимую чашку!
Ах вы, бедная моя старушка, зачем же так волноваться? Вся красными пятнами пошла, руки трясутся.
– Оставьте, пожалуйста, и не смейте переживать по такому дурацкому поводу! У меня никогда не было любимой чашки, это предрассудки! Вы же знаете, я всегда беру из шкафа первое, что подвернется под руку. Вы придумали себе, что мне нравится эта чашка, и всегда ставите ее ближе всего. Понимаете? Теперь будете ставить другую!
– Ах, майн готт, какой неудачный день! – Ну вот, расплакалась.
Что там капают старушкам? Валокордин? Корвалол? Виталий бы живо что-нибудь придумал.
– Да перестаньте! Сядьте и успокойтесь!
– Я заплачу…
– Так вы уже плачете.
– О нет, я хотел сказать: платить буду…
– Ну, миленький, этак вы скоро вообще на немецкий перейдете. Вот уже ударения путаете…
Вот тут нормальный человек уже бы посмеялся и успокоился, а она нет – и вовсе в слезах утонуть решила. Сколько там до самолета? Сейчас Виталий приедет, а у нас чашки битые и пожилая дама в истерике.
– Я… хотел поговорить… с вами.
– Слушаю вас, Калерия Карловна.
– Я хотел… попросить… У меня все-все уехал в Германию. Я не поехал. Виталий Николаевич такой серьезный мужчина. Я буду умирать здесь, в Ленинграде.
Здравствуйте. Договорились. Надеюсь, она не собирается этого делать сию минуту?
– Я знаю, это очень трудно… Но мы, немцы, очень строгой веры. Виталий Николаевич очень серьезный мужчина… – Это мы уже слышали, дальше что? – Светлана Вениаминовна, попросите Виталий Николаевич… чтобы меня похоронили на Немецком кладбище…
– Господи, Калерия Карловна, – дай вам Бог здоровья, – а у нас и такое есть?
– Да-да, рядом со Смоленским… Пожалуйста, попросите, я Виталий Николаевич знаю столько лет… но я не решаюсь…
– Хорошо. Договорились. Только, пожалуйста, не умирайте. Хотя бы до моего приезда. – Нет, такого юмора в таком возрасте они уже не понимают. Как бороться с истерикой? Есть, правда, один способ. Но как ты собираешься съездить по лицу старому человеку? Светочка на секунду задумалась. Потом взяла со стола хрустальную вазу и что есть силы хряпнула ее об пол. Подействовало лучше пощечины.
Калерия перестала плакать, оторопело взглянула на осколки и глубоко вздохнула:
– Простите, Светлана Вениаминовна.
– Да что вы, Эмма Петровна, всегда пожалуйста.
В машине Светочка коротенько ознакомила Виталия с просьбой немки. Что за жлобская привычка слушать, не поворачивая головы! Роднуся, не ты же за рулем! Хоть бы ушко из вежливости навострил! Недоволен, вижу, что недоволен. Еще бы: такую персону побеспокоили! И чем!
– Сможешь чем-нибудь помочь, Виталенька?
– Я могу тебе ответить, как в старом анекдоте: помогу, но ложиться нужно завтра.
Светочка улыбнулась и повернулась к окну.
Фу, черт, опять привидение! На тротуаре стоял Самойлов и обалдело на нее смотрел. Готов, поняла Света. Только б на месте не помер. Какая все-таки удача, что целых три дня я не увижу родных лиц!
Как бы не так! Первое же родное лицо расположилось в соседнем кресле самолета.
– Hi! – развязно приветствовал Светочку хлыщеватого вида парень.
– Добрый день. – Надеюсь, это прозвучало достаточно холодно, чтобы пресечь все дальнейшие контакты. Ах, не сообразила: нужно было ответить на каком-нибудь экзотическом языке. Чтобы отстал сразу. Тогда с его стороны все бы ограничилось кокетством со стюардессами.
– В Париж?
Господи, а куда же? Неужели он думает, что я собираюсь сигануть с парашютом где-нибудь под Северным морем? Спокойней, спокойней. Кивни равнодушно. Смотри в иллюминатор. В конце концов, можно и подремать.
На несколько минут Светочка позабыла обо всем на свете – самолет развернулся и пошел на взлет. Средних лет дама в соседнем ряду истово крестилась. Боюсь, тетенька, ваш Боженька не сможет помочь, если вдруг в этой железной хреновине что-нибудь забарахлит и мы все начнем падать… О-о-оп! И земля начала отдаляться, потом завалилась набок, шоссе быстро превращались в ниточку, дома – в коробочки… Светочка счастливо улыбнулась. Можно ежедневно вариться в цивилизации, перестать обращать внимание на кофеварки и телефоны, бездумно нажимать на акселератор, не глядя тыкать кнопку лифта, но когда вот такая тяжеленная штука поднимается на десять тысяч метров… И летит, даже крыльями не машет… Это по-настоящему круто.
Опрометчиво было так улыбаться. Сто процентов мужчин воспринимают женскую улыбку (даже и не обращенную к ним) как сигнал к действию.
– У вас хорошее настроение?
Как жаль, что Виталий так и не научил меня интеллигентно хамить.
– Нормальное.
– Не боитесь летать на самолетах?
– Нет.
