Били умело и очень зло. Второй сильнейший удар пришелся по спине, и тут же – третий – по ногам. Проклятый голеностоп подвел и здесь. Миша упал на землю, глупейшим образом спросив:
– Вы что, мужики, охренели?
Ответа, естественно, не было. Оставалось только кое-как уворачиваться, прикрывая голову руками. А еще лучше – попробовать встать и если не ответить, то хотя бы спросить: «За что?» Нападавших было трое, и Миша понял, что с таким раскладом через пять минут встать уже не удастся. Он резко упал на бок, перекатился через спину и резко дернул за ближайшую джинсовую ногу. Надо сказать, вполне успешно. Мужик шмякнулся навзничь, а Шестакову этой крохотной заминки хватило, чтобы встать на ноги. Он был совершенно уверен, что произошла какая-то идиотская ошибка и вот сейчас, увидев его лицо, эти трое остановятся. Ну?
И ни фига подобного.
Они, кажется, еще больше озверели. Положительным моментом можно считать то, что теперь Шестаков стоял и к тому же, как он успел заметить, оружия у нападавших не было. Чувствуя, что начинает звереть, Миша на всякий случай еще раз уточнил:
– Ничего не перепутали, кореша?
– Щас тебе будут «кореша», гнида ментовская, – прошипел один из них.
Так. Соображаем быстро. Ребята, судя по всему, адресом не ошиблись и «мочат» именно того, кого надо. Оружия нет. Значит, убивать не собираются. Значит, «учат». Повторяем навязший в зубах вопрос: за что? Безусловно, адресуя его не этим обаятельным ребятам, с ними говорить уже не о чем. Постараемся понять друг друга без слов. Ну что ж, мужики, Рэмбо, может быть, и не Рэмбо, но что-нибудь из этой оперы и мы умеем. И в этом тут же пришлось убедиться бритому верзиле, попытавшемуся обойти Шестакова справа. Вот так. Полежи, друг, отдохни. Хорошо поставленный «футбольный» удар в коленную чашечку никогда никого не оставляет равнодушным. Вам в поддых? Получите. Из разбитого носа у Миши текло, как из водосточной трубы. Он утерся рукавом, успел еще пожалеть об испорченной куртке и тут же пропустил удар по правому уху. «Левша?» – удивился Шестаков и тут же получил добавочный – в челюсть.
– А ну – стоять! – загремел вдруг до боли знакомый голос, но в башке так звенело, что и не поймешь – чей.
Бить немедленно перестали. Шестаков поднял голову и увидел стоящую у ларька бледную от бешенства Петухову. Багровый шрам у нее на носу был страшен.
– За что его? – прозвучал наконец наболевший вопрос.
Объясняться вызвался тот самый верзила с ровной ногой (в том смысле, что с коленкой у него теперь будут проблемы). Из нормативной лексики в своей речи он использовал только предлоги и местоимения. Но Шестаков у нас тоже, слава Богу, не выпускница Бестужевских курсов. Он слушал обиженного верзилу, смотрел на Татьяну и понимал, что влип, как дурак в повидло. Еще лучше он понимал, что в такой ситуации нельзя суетиться. Чем глупее недоразумение, тем тяжелее из него выкручиваться. К тому же – оправдывается виноватый. Азбучная истина.
Мишина судьба топталась на распутье. Или – висела на волоске. Чего хочешь – выбирай. Если Татьяна верит ему, значит, все в порядке, он моментально объяснится. Если нет – один разрешающий жест, и эти трое продолжат свой воспитательный процесс.
Да уж… Конечно, не в одном десятке драк успел поучаствовать за свою жизнь Миша Шестаков. И не раз эта самая бестолковая его жизнь висела на том самом пресловутом волоске. Но, пожалуй, никогда еще ему не было так стыдно. Стоять с разбитым носом, словно нашкодивший пацан, перед строгой воспитательницей, которая слушает какого-то вонючего ябеду… За эти несколько позорных минут Шестаков успел послать самые страшные проклятия всем выборгским, а также любым прочим крысоловам и помянуть самыми недобрыми словами тех любопытных варвар, которым уже не один век прищемляют носы, а им все неймется…
Носатая тем временем свои выводы, похоже, сделала. Совершенно королевским мановением руки Носатая отпустила воспитателей-костоломов и спокойно предложила Шестакову:
– Поехали в «контору». Тебе умыться надо.
Бесколенный верзила уходил, прихрамывая, и все время оглядывался.
– Иди, иди, – прикрикнула на него Носатая, – и в следующий раз советуйся с начальством!
– Инициативные ребята, – пробурчал себе под нос Шестаков, разыскивая в траве папку с документами.
Мухина в «конторе» не было, да оно и к лучшему. Миша сноровисто замочил куртку в холодной воде, покопавшись в хозяйской аптечке, нашел даже перекись и занялся своим лицом. Жаль, жаль, но нос скорее всего сломан. Ухо пылало. Разбитые губы придавали лицу детски-обиженное выражение.
Петухова спокойно наблюдала за медицинскими упражнениями Миши, курила, но помощи не предлагала. Железная женщина – ни грамма милосердия.
– Хоро-ош, – протянула она, когда Шестаков наконец появился на кухне. Не ясно только – к чему относилась одобрительная интонация. К творчеству костоломов или результату Мишиного умывания.
Петухова курила, грацизно разместившись на краешке кухонного стола. Прищурив глаз от дыма, она спросила:
– Ну?
Шестаков хотел было иронично приподнять бровь, но скривился от боли и решил, что с мимикой пока можно и повременить.
– Рэмбо, я умираю от любопытства! Не сиди букой, поделись с товарищем – какого лешего ты делал в машине Банщика?
– Я ровно десять минут назад узнал, что он – Банщик, – спокойно ответил Миша.
Истинная правда. И, кстати, информация о том, что Юра и Банщик, оказывается, одно лицо, можно смело прямо сейчас заносить в «Книгу Первых Сюрпризов Королевства». Нет, конечно, еще в ментовские времена Шестаков, безусловно, слышал о такой крупной фигуре, как Банщик. Известно было, что НАД Банщиком стоит кто-то покрупнее. Но это уже в такой заоблачной выси! – всей ментовке плевать, не доплюнешь. И никто им особо не интересовался. («Не нашего масштаба фигура», – сказал муравей, слезая со слонихи.)
– Откуда ты его знаешь?
Эх, милая, тебе бы сейчас рассказать, откуда… Шестаков потрогал разбитую губу и «пошел в полную отказку»:
– Час назад нас познакомил этот хренов Ромуальд Хренов.
Каламбур получился – что надо. Совершенно неожиданно Петухова заржала басом, и Миша понял, что инцидент исчерпан.
– Да ты пойми ребят, Рэмбо, – уже по-человечески, без металла в голосе, объясняла Татьяна чуть позже, за чаем. – Большей суки, чем эта самая «Петер-экстра», во всем городе не найти. Раньше еще можно было как-то дышать, через щелочки, пока Банщик там только «коммерческим» был. А как полгода назад его шеф умер – все, полный… настал.
– Что – пришили?
– Сам. От инфаркта. Ничего, кстати, был мужик, с правилами. Не то что этот. Если кого можно мимоходом ногой пнуть – в жизни мимо не пройдет.
– Так это что – конкуренты твои?
– Да, каким-то боком… Хотя… нам такие звания не по карману… Величина не та. Для «Экстры» моя «Африка» – не дороже упаковки сосисок. Захотят схавать – схавают, не подавятся. – Татьяна достала очередную сигарету. – Вот ты говоришь: метро починить… А я, когда тоннели затопило, первым делом – на «Петер-экстру» подумала… Очень на них похоже. В их стиле подлянка.
