Самойлов терпеливо выслушал мнение Поплавского, изредка сжимая зубы и помня, что делает это только ради Светы. Когда доктор то ли иссяк, то ли просто остановился передохнуть, Саша испугался, что тот сейчас договорит и бросит трубку, и торопливо сказал:
– Вы только трубку не бросайте! Я не для себя стараюсь! Тут со Светой несчастье! – Более идиотской фразы и придумать было нельзя.
– Со Светой? Что, черт побери, вы с ней сделали?
– Я – ничего… Она сама… Она хотела отправиться в свой мир, а оказалось, что… то есть, я думал, что произошла ошибка, что отправился я один… а потом я вернулся… а… а она – нет…
Связь с Францией была великолепная, поэтому Саша услышал, как Поплавский, тяжело выдохнув, куда-то сел.
– О Господи… Вы отправились, вы вернулись… Ничего не пойму. Где вы были?
– Ну, в этом, в мире Антонова…
– Антонова?! – закричал Игорь. – Час от часу не легче. За каким хреном вас туда занесло?
– Не знаю… Но я ее там не видел!
– Тогда с чего вы решили, что она там?
– А где же? – Саша недоуменно пожал плечами. – Без меня она никуда больше отправиться не могла… Наверное… – Прибавил он, подумав.
– А сейчас вы где?
– У нее дома.
– А Светлана?
– Лежит наверху.
– Вы хоть укол ей сделали?
– Да.
Поплавский замолчал. Очевидно было, что он находится в не меньшем тупике, чем Саша, и тоже пытается найти выход.
– И как она? – спросил он, видно, лишь бы не молчать.
– Дышит, – лаконично ответил Саша.
Поплавский снова выругался, но уже шепотом.
Со стороны посмотреть – шикарный кадр для какого-нибудь маститого режиссера. Напряженная сцена: бесчувственая женщина лежит на кровати. Двое мужчин молчат, сжимая в руках телефонные трубки. Один – в России, другой – в Париже. Оба думают, как ее спасти. И тут же, плавно, камеру – на зеленеющий за окном холм, потом на синее-синее равнодушное небо, словно говорящее нам: все суета… Я опять юродствую. Потому что я сам – один из этих двоих мужчин, я сам смотрю на этот холм и небо, и я сам – черт побери! – не знаю, что делать!
– А вы… – нерешительно начал Поплавский, – что-нибудь делали? То есть, пробовали что-либо делать?
– Что?
– Я не знаю, вам виднее, вы же у нас – путешественник… – Слово «путешественник» было произнесено с изрядной долей иронии.
– Вы знаете, Игорь Валерьевич, я ведь тоже не мальчишка сопливый, – резко начал Саша, – и тоже могу крепко выражаться. И позвонил я не для того, чтобы ваши рулады выслушивать… (Господи, при чем тут рулады?) А для того, чтобы вместе что-нибудь придумать! И если вы собираетесь так со мной разговаривать…
– Все, все, я больше не буду, – быстро примирительно сказал Игорь. – Я имел в виду: вы сейчас ничего не видите?.. Ну, как это у вас обычно… облачко серое?..
– Нет. И вообще, даже когда я… то есть мы ТУДА отправились… ничего такого не было. Я и сам удивился. Необычно как-то… Я же говорю, она хотела в СВОЙ мир, а получилось…
– М-м-м… – Поплавский промычал что-то невразумительное. Он соображал. – Я думаю, он вас просто утянул к себе.
– Кто?
– Кто, кто? Антонов, конечно. – Голос Игоря окреп. – Вот что, Самойлов. Вызывайте «Скорую». Хотя… Нет, погодите. У нас сегодня – пятница? Тогда подождите, я перезвоню своему коллеге в Нейроцентр… Вы сейчас в ее загородном доме, я правильно понял?
– Да.
– Тогда сидите спокойно, ждите. Я попрошу его госпитализировать Свету… – Он снова надолго задумался. – Ну, и сам приеду, как только смогу…
– А зачем госпитализировать? – спросил Саша, представив, как среагирует охрана, если хозяйку начнут выносить на носилках.
– Как – зачем? Она же умрет у вас без медицинской помощи! Вы что, не понимаете? Короче: сидите и ждите. Вы номер телефона знаете?
– Какого?
– Господи, да с которого сейчас говорите со мной!
– Нет.
– Ну, так узнайте! Есть там у кого выяснить?
– Сейчас попробую.
– Давай, давай.
Маша, конечно, номер знала. Она увязалась с Сашей в гостиную и дослушала его разговор с Игорем.
– Так вот, Самойлов, запоминайте: коллегу моего зовут Юрий Валентинович. Я постараюсь его найти. Ох и задачу вы мне задали… Все. Если нужно будет, я перезвоню.
– Да, только у меня тут телефон на автоответчике. Вы просто скажите, что это вы… – успел предупредить Саша.
– Хорошо, хорошо. Я не прощаюсь.
Маша подозрительно посмотрела на телефон.
– С кем это ты разговаривал?
– С врачом, – отрезал Саша. Ему вовсе не хотелось сейчас разговаривать с Машей.
– С каким врачом?
– Маша, иди к себе…
– Почему это – иди? Я не хочу сидеть и ждать, пока ты здесь что-то крутишь!
– Ничего я не кручу, Ма-ша! – громко и раздельно сказал Саша. – Я тебе все объясню. Но только чуть-чуть попозже. Договорились? – Он стал подниматься по лестнице в спальню. – Договорились?
– Договорились… – неохотно согласилась девушка.
Вот еще проблема. Маша. Подружка наша. Чего ей говорить? А охране? А коллеге этому? Что же делать? Вот так просто сидеть и ждать своей участи?
Света лежала, прикрытая пледом. Мертвая царевна. МЕРТВАЯ, а не спящая. Господи, Поплавский прав, она ведь и правда может… Саше стало жутко.
Сережка в правом ухе притягивала его взгляд. Что-то… Наверняка какой-то важный смысл заключен в этой пропаже… Какой? Вот бы сообразить… Да поскорее… Не понимая толком, зачем он это делает, а повинуясь неясному внутреннему приказу, Саша осторожно раскрутил замочек и снял сережку. Ну? Вот. Сережка. Крохотный бриллиантик на ладони. Где твоя пара? Где? Ну-ка, милая, ищи пару… Ищи… Ищи… Ищи…
Соскальзывая с кровати на пол и уже понимая, что получилось, получилось! – Саша успел подумать-вспомнить-ужаснуться… ТАМ же… Когда я уходил… ТАМ же – взрыв…
Интерлюдия III
…Самое мудрое, что ты можешь сейчас делать, – это лежать и думать.
Сломанная нога, на удивление, срастается очень быстро. И не надо делать безразличный вид – ежу понятно, что это Дунина заслуга.
Уже на второй день Саня начал что-то понимать в Дунином мычании. Не очень, чтобы совсем, но… Элементарные вещи понять можно. К сожалению, ни на второй, ни на пятый день симпатичней наш местный Квазимодо не стал. Не привыкнуть к нему никак. Внезапно повернешься – как увидишь перед собой эту жуткую физиономию, так и вздрогнешь.
Времени теперь – навалом. Лежи себе поплевывай, вкусности всякие уплетай. Нет, Саня, конечно, первое время пытался ковылять кое-как, но Дуня строго-настрого запретил. Что-то долго объяснял на своем коровьем языке, головой мотал, клешнями своими поводил – короче, смысл ясен: вам, больной, ходить не рекомендуется.
