— Знамо дело — куда. Налево, и там по Наличной, — ответил Гришка тоном лихача-извозчика.
— Нет, друг, давай лучше направо. И по Малому.
Гриша послушно повернул на Беринга. Лицо его автоматически скроилось в солдафонское: "вы начальник, вам виднее".
— Прекратите кривляться, товарищ Серебряков, — спокойно сказал Саша, не поворачивая головы. — Я этого не люблю.
Позади хмыкнул Гешка, слегка двинул Гришу в спину. Ничего, ничего, обыкновенная разминка перед выездом на задание.
— На Малом шибко не разгоняйся, остановимся ненадолго. — Теперь уже Серебряков не гримасничал и вообще не выразил никаких эмоций по поводу того, что шефу вдруг заблагорассудилось остановиться около кладбища. Гриша — надежный сотрудник и давно уже научился чутко улавливать Сашины интонации.
Я не могу сейчас докопаться, откуда взялась эта уверенность. Но я точно не смогу уехать, не поговорив…
Отец Евгений стоял за оградой, немного поодаль, одной рукой опершись о березу. Казалось, он не заметил подходящего Сашу. Глаза его были широко раскрыты, губы беззвучно шевелились.
— Здравствуйте, отец Евгений, — вполголоса сказал Саша.
Господи, что ж дальше-то говорить? Да услышит ли он? Судя по глазам, он не спал несколько суток. Что? Что? Что я хотел у него спросить? Но я точно знаю, что не будет мне дороги без… без чего? Благословения? Не то, не то… Оперативникам не нужно благословение. Мне факты нужны…
— Отец Евгений, — неуверенно начал Саша, — мне кажется, мы нашли его…
Словно ветер шевельнул листья березы… нет, это заговорил отец Евгений. Вначале тихо, еле слышно, но с каждым словом голос его крепчал:
— "Горе непокорным сынам, говорит Господь, которые делают совещания, но без Меня, и заключают союзы, но не по духу Моему, чтобы прилагать грех ко греху…"!1
Он сердится, что ли?
— Мы знаем, кто он… — Саша сделал еще одну попытку, чувствуя одновременно и неловкость от этого странного монолога, и в то же время странную торжественность. — Я хочу найти его, но… — Я не знаю, как.
— "И уши твои будут слышать слово, говорящее позади тебя: "вот путь, идите по нему", если бы вы уклонились направо и если бы вы уклонились налево". — Отец Евгений произносил слова монотонно, чуть прикрыв глаза, словно читая их где-то в себе. — "И будет там большая дорога, и путь по ней назовется святым; нечистый не будет ходить по нему; но он будет для них одних; идущие этим путем, даже и неопытные, не заблудятся".
Саша молчал, понимая, что вопросы здесь ни к чему, просто нужно слушать и стараться понять и запомнить каждое слово. Он уже почти пожалел, что выскочил из машины один. Надо было Свету с собой взять, она тоньше эти вещи понимает… Господи, ну и глаза у него… У Саши мелькнула шальная мысль: отец Евгений мог бы нам очень пригодиться, но тут же исчезла, прогоняемая словами:
— "Будешь искать их и не найдешь их, враждующих против тебя; борющиеся с тобой будут как ничто, совершенно ничто; ибо я — Господь Бог твой; держу тебя за правую руку твою и говорю тебе: "не бойся, я помогаю тебе"2.
Здорово, все это ты здорово говоришь, старина Евгений, да проку мне от этого? Мне бы что попроще, поконкретней. Понимаю я, понимаю, что Господь на нашей стороне, и путь нам, говоришь, укажет, и верным словом подбодрит. Спасибо, конечно. Но главное не это. Главное, что я хотел-то спросить: что мне делать с этим чертовым ребенком, когда я найду его, Господи, с твоей помощью, сам ли… Даже если предположить — а моя вера, Господи, не так уж сильна, — что пойму я твой знак и буду УВЕРЕН, что именно его, дьявольское отродье держу в руках — что дальше?
Откуда-то из глубин памяти, налезая и перегоняя друг друга, полезли картинки — все виденные когда-либо дети: маленькие и большие, вредные и трогательные, улыбающиеся и орущие навзрыд… Промелькнула где-то младенческая фотография сестры Ирки — хитрющие глаза, нос в варенье и до невозможности трогательные ямочки на щеках… Видно, нужно быть настоящим, упертым, несгибаемым фанатиком, чтобы поднять руку на ребенка. Да не смогу я, Господи! Даже если весь мир станет вокруг меня и в одну глотку станет кричать: убей!
И дальше снова картинки: почему-то воспоминания о детских драках, потасовка в мексиканском порту, пьяный Вась-Вась, шатающийся по коридору общаги с бутылочной «розочкой» в руке… и тут же, вперемешку, — странные, незнакомо-узнаваемые, несомненно его собственные. Саша успел поразиться, понимая, что да, собственные, и в дело пошла, заработала память ЕГО МИРА! Раненый Славка, мертвой хваткой вцепившийся в ногу бандита, Боцман, держащий пистолет у Лешкиного виска, и маньяк Данилов, захвативший на Ленинском проспекте в заложники целую семью… Тупой халявщик и явный непрофессионал, он срывающимся голосом орал из окна свои условия, что-то там про вертолет на крышу и сто тысяч рублей, когда капитан Самойлов снес ему полбашки, стреляя с чердака противоположного дома… Ну и что? Ты тогда долго раздумывал? Сомневался? Обращался к Богу за разрешением уничтожить эту мразь? Не смеши людей. К этому моменту ты уже услышал по рации, что ублюдок, дабы поторопить нас, начал лить кипяток на голову связанной женщине… Не то, не то. К чему все эти копания и примеры? Ведь ТАМ все было очевидно: я прав, я действую. Но как быть, когда НЕ УВЕРЕН?
Отец Евгений молчал. Саша стоял перед ним, ожидая слова, знака, хоть какой-нибудь крошечной реальной подсказки. Спиной он уже чувствовал нарастающее нетерпение ребят в машине: чего это шеф там застрял? Саша глубоко вздохнул.
— Прощайте, отец Евгений, — решительно сказал капитан Самойлов, поворачиваясь, чтобы уйти.
Ну что ж, не получилось у нас поговорить. Ладно, пусть так.
— Знак — змея, — вдруг глухо донеслось ему вслед. Саша резко обернулся.
Отец Евгений уходил прочь, и деревья поднимали ветки, пропуская его.
— Ну? Едем уже? — перекрикивая музыку приемника, проорал Серебряков.
— Едем, — кивнул Саша. С Богом. "И будет там большая дорога и путь по ней назовется святым…". "Знак — змея". Затылком чувствовал вопрошающий взгляд Светы, но не оборачивался, твердя про себя, заучивая последние слова отца Евгения.
Когда выехали на Московский проспект, Гришка, который весь уже изъерзался за рулем, наконец взмолился:
— Товарищ начальник! Может, все-таки поедим чего-нибудь на дорожку?
— Отставить, — голосом мудрого старшины ответил Саша. — Лучше передай-ка мне руль, а то ты так активно провожаешь взглядами каждую чебуречную, что мы обязательно в кого-нибудь впилимся.
— Пожалуйста, — обиделся Серебряков. — Но предупреждаю: мне от такой перемены мест меньше есть не захочется.
— Не страдай. Полюбопытствуй в багажнике. В «аэрофлотовской» сумке должны быть бутерброды.
— Много? — У Гришки загорелись глаза.
— Штук двести, — серьезно ответил Саша. — Лэйма делала. А она у нас, сам знаешь, натура широкая.
