– Детектив, которого я нанял, выяснил все основные факты биографии Дэвида, – вставил Альберт. – Он закончил Академию искусств в Бирмингеме и работал школьным учителем рисования сначала в Бирмингеме, потом в Плимуте. Кроме того, детективу удалось установить, что Дэвид Райдер и художник Винченцо Кантильо – одно лицо и он действительно внебрачный сын леди Беллинджер. Отца, правда, детективу установить так и не удалось, и об этом мне рассказал уже сам Дэвид.
Дэвид улыбнулся.
– Что касается Академии, то я с раннего детства любил рисовать все, что видел вокруг, и родители всячески поощряли во мне эту любовь. Став старше, я побеждал во всех художественных конкурсах школы, города и даже графства, и департамент образования Бирмингема предложил оплатить мое обучение в Академии. После ее окончания я пошел работать учителем рисования в школу, но мечтал о собственной студии, персональных выставках, славе. Потом погибли родители, и о своих честолюбивых замыслах пришлось на время забыть. Зарплаты учителя не хватало на оплату дома, и я переехал в небольшую квартиру. Узнав правду о своем происхождении, я вначале хотел оставить все как есть, но желание посмотреть на своих биологических родителей было сильнее меня и я решил попробовать их разыскать. Мне как раз предложили место школьного учителя в Плимуте, и я перебрался туда. Из газетных статей мне удалось узнать, что леди Вероника Беллинджер овдовела и вернулась из Шотландии к себе на родину в Кливленд. – От волнения в горле у Дэвида пересохло, и он сделал глоток чая.
Все молча слушали его затаив дыхание.
– Почему-то мною овладела неуверенность, я все никак не мог решиться встретиться с ней. Один раз я даже набрал номер Каннингхем-Хилла и попросил Веронику к телефону, но, едва услышав ее голос, бросил трубку.
Может, я так бы и не набрался смелости, не знаю, но помог случай. Однажды, сидя в пабе, я познакомился с немолодым мужчиной, который много лет прослужил на гражданском флоте и только что вышел на пенсию. Представляете мое потрясение, когда он сказал, что его зовут Шеймус Макмайер и у него есть родной брат Шон, который живет в Кливленде. Я понял, что судьба свела меня с родным дядей, и все ему рассказал. Он сразу и безоговорочно поверил мне, потому что ему с первых минут знакомства показалось, что я ужасно похож на Шона в молодости. Шеймус во всем винил леди Веронику и не мог поверить, что за двадцать пять лет она не предприняла ни одной попытки разыскать своего сына, тем более что ее мужа уже несколько лет не было в живых. Поэтому он написал ей довольно резкое письмо, и мы договорились, что как только он вернется из Шотландии, где собирался навестить каких-то дальних родственников, то сразу же познакомит меня с родителями. – Дэвид вздохнул. – К сожалению, пока Шеймус гостил в Шотландии, ваш муж, миссис Макмайер, умер и я так и не смог увидеться с ним.
На глазах Долорес снова заблестели слезы.
– Как жаль, что Шон так и не узнал, какой у него замечательный сын. Он бы гордился тобой, милый.
Дэвид протянул руку и благодарно сжал ладонь миссис Макмайер. Чувства облегчения, признательности и любви переполняли его сердце.
– Потом Шеймус организовал нашу встречу с Вероникой. Увидев меня, она ударилась в слезы и долго не могла успокоиться. Она рассказала, что как раз собиралась нанять детектива для моих поисков, когда пришло письмо от Шеймуса. Дядя предложил, чтобы я поселился поближе к Кливленду, но встречаться мы решили где-нибудь в другом месте. Вероника по некоторым соображениям не хотела обнародовать нашего родства. На общественное мнение ей было наплевать, но ее покойный муж, лорд Беллинджер, составил завещание таким образом, что если бы она официально признала меня своим сыном, то лишилась бы своей доли наследства, которая составляла значительную сумму и которую она во что бы то ни стало хотела передать мне. Мне было все равно, но для нее это было делом принципа, своеобразной местью Беллинджеру. К тому же никто из нас не хотел причинить страдания вам, миссис Макмайер, ведь мы не знали, как может повлиять на вас известие о том, что у вашего мужа есть сын от другой женщины.
Миссис Макмайер всплеснула руками.
– Бог ты мой! Но ведь если все было так, как ты рассказал, мне не в чем упрекнуть Шона.
– И все же мы решили до поры до времени оставить все в тайне. Для наших встреч дядя снял коттедж в Денс-Вудсе, в пригороде Брайтона, и там мы все втроем встречались и рассказывали друг другу о нашей жизни. Вероника приезжала туда под вымышленным именем, а меня представляла своим племянником. Я с удовольствием вспоминаю то время, которое мы провели вместе. Я боялся, что ты заметишь, Паула, что мое двухнедельное отсутствие каждые три месяца совпадает с поездками твоего дяди якобы в Лондон.
– Мне и в голову это не приходило, – отозвалась Паула. – Но почему вы с дядей не рассказали нам, Дэвид? Почему так долго скрывали правду?
– После смерти леди Вероники мы с Шеймусом хотели вам во всем признаться, но я боялся, что вы, миссис Макмайер, возненавидите меня, а подобная мысль была мне невыносима, потому что я всем сердцем привязался к вам. Поэтому я решил довольствоваться вашей дружбой. А с Шеймусом мы вообще были родственными душами не только в прямом, но и в переносном смысле. В Брайтоне мы часто ходили куда-нибудь вместе. Он заинтересовался моими работами и посоветовал снять помещение и оборудовать студию. Они с леди Вероникой финансировали это начинание, за что я им ужасно благодарен, и я приступил к осуществлению своей давней мечты. Шеймус мне во всем помогал. Вскоре я оборудовал собственную студию и даже устроил выставку своих работ, на которую, кстати, Шеймус привез Паулу и миссис Макмайер и где мы познакомились. Ты, Паула, обратилась ко мне за советом, и я ухватился за возможность поближе познакомиться со своей сестрой и предложил давать тебе уроки. Вскоре я стал довольно популярен, у меня появились ученики, и я даже написал портреты некоторых членов королевской семьи. – Дэвид усмехнулся. – Правда, они не имели большого успеха.
– А когда ты стал Винченцо Кантильо? – поинтересовалась Паула.
– О, имя я изменил еще до того, как открыл свою студию. Это была идея Шеймуса. Он сказал, что моя карьера будет складываться удачнее, если я присвою себе какой-нибудь звучный псевдоним. Мы решили, что я стану итальянцем, поскольку немного знаю итальянский, увлекался им в Академии, да и внешность у меня подходящая. К тому же Италия – родина многих великих живописцев и итальянская живопись пользуется популярностью. Вот так я и стал Винченцо Кантильо, младшим сыном состоятельного итальянца, владельца обширных виноградников. Помню, Шеймус принес бутылку итальянского вина, которое называлось «Кантильо». Имя мне понравилось, и я взял его в качестве псевдонима, а легенду о моем итальянском происхождении мы с Шеймусом придумали вместе – и про виллу, и про виноградники.
– И в этом состоял ваш просчет, – заметил Альберт. – Когда я навел справки и выяснил, что Кантильо просто название местности а Италии и никакого семейства Кантильо, испокон веку занимающегося виноделием, на самом деле не существует, я стал подозревать вас с Шеймусом во всех смертных грехах.
