Сегодня по другую сторону от Метхли застыл в седле командир доарнских кондотьеров — Алиедора так и не запомнила его имени. Зачем? Ей он безразличен. Ей вообще безразлично всё, кроме лишь слова её учителя…
Вправо и влево оттянулись ряды наёмников, конных и пеших. Густо стояли лучники; готовилась встретить врага стальною щетиной копий пехота. За спинами прислуга лязгала цепями, сцепляя друг с другом телеги вагенбурга.
Три сотни доарнских воинов, тёртых, бывалых и не робкого десятка, стояло на вершине холма, не сводя глаз с кучки своих врагов под странным драконьим знаменем.
Алиедора не задавалась вопросом, почему они вообще приняли этот бой. Почему от жалкой горстки нельзя просто оторваться? Почему обязательно надо драться? Почему так угрюмо лицо рыцаря-командира, ещё не скрытое глухим забралом? Просто сидела в седле и смотрела.
Пять десятков воинов под чёрно-белым знаменем покрыли уже половину расстояния от горящей деревни до войска доарнцев. Доньята краем сознания уловила слова: «Северяне. Варвары». Что-то скомандовал предводитель кондотьеров, справа и слева от Алиедоры захлопали тетивы, свистнули стрелы, колючей стайкой взмыв в поднебесье, чтобы миг спустя хищно ринуться оттуда вниз, чтобы враз смести горстку безумцев, даже не составивших вместе щиты, в надежде оборониться.
Первый залп ещё не клюнул стальными оголовками припорошённую белым землю, а за ним уже последовал второй.
Ни один из северян не упал. Снег густо истыкало вонзившимися стрелами, но варвары бежали себе, как бежалось.
Предводитель кондотьеров резко повернулся к трёхглазому магу — Метхли ссутулился, сгорбился в седле, пальцы сложены перед грудью в сложную фигуру.
— Не спи, — зло прошипел он Алиедоре. — Если эти до нас доберутся… Давай, вместе, почувствуй Её!
Доньята повиновалась. Уже привычно «позвала» Гниль. Не словами, не жестами и даже не мыслями.
Кисло-металлический запах, постоянно сопровождавший Алиедору последние дни, явственно усилился, и Метхли кивнул — вроде как одобрительно, если бы не перекошенное, искажённое настоящим ужасом лицо.
Северяне приближались. Стали видны лица под высокими шлемами, взятые наперевес полутораручные мечи и длинные секиры. Большинство варваров предпочитало сражаться вообще без щитов.
Лучники исправно тянули тетивы, но варвары наступали, словно заговорённые. И лишь когда они оказались меньше чем в полусотне шагов от неподвижных рядов доарнцев, один из них резко взмахнул руками, закрутившись волчком, и отлетел с пробитой навылет шеей.
Предводитель наёмников приподнялся в стременах, зычно крикнул, взмахивая обнажённым мечом. Всадники тронули своих скакунов, нагнула пики пехота, готовая принять на себе первый удар северян; запах Гнили стал почти нестерпимым даже для самой Алиедоры — Метхли, похоже, готов был пустить в ход собственную магию. А потом пять десятков варваров в последний миг перед столкновением дружно, как один человек, взорвались жутким боевым не то кличем, не то рёвом, в котором, готова была поклясться Алиедора, не осталось ничего людского.
Треск ломающихся пик. Размах занесённых секир. Хряск и лязг столкнувшегося железа. И острая, нестерпимая вонь. Вонь Гнили.
Доарнский чародей затряс обеими руками, будто отчаянно пытаясь стряхнуть с пальцев что-то невидимое. Капюшон свалился с наголо обритой головы, красный глаз отчаянно метался в глазнице, словно тщась вырваться на свободу из тисков явно чуждой ему человеческой плоти.
Впереди, там, где билась доарнская пехота, вверх взметнулись фонтаны смешанной со снегом земли. С обеих сторон на кучку северян заходили стройные ряды конных кондотьеров, не уступавших чёткостью строя лучшим хоругвям королей Меодора; рыцари гнали скакунов, готовые к последнему и решающему удару.
Метхли вдруг тонко взвизгнул, закрыв лицо ладонями, заскулил, словно пёс, угодивший под выплеснутый из бадейки кипяток. Его гайто захрапел, вставая на дыбы, — и чародей, безвольно взмахнув руками, рухнул вниз, прямо под копыта, запутавшись в узде. Скакун бешено рвал повод, в тщетных попытках ускакать от своего хозяина.
Сорвался с места предводитель наёмников, закрутил мечом над головой, увлекая за собой отборную сотню всадников — потому что северяне уже проломили строй пешцев и, сбившись плотным клубком, пёрли прямо туда, где застыла Алиедора.
Алиедора, конечно, тоже слышала страшные истории о северных варварах.
По сравнению с ними доарнские наёмники могли показаться надёжными спутниками и прекрасными товарищами.
«Беги!» — взвыло всё существо доньяты, однако налившиеся вдруг каменной тяжестью руки даже не шевельнулись, и храпящий жеребец остался на месте.
Впереди дико и страшно ревели варвары, истошно выли доарнцы, будто псы, которых сечёт немилосердный хозяин. Варвары оказались в плотном кольце, однако непохоже было, что их это взволновало хоть в малейшей степени. Зато кондотьеры падали один за другим; Алиедора сама видела, как плечистый северянин, уже лишившийся шлема, ловко поймал левой рукой толстое копьё наехавшего на него всадника, резко крутнулся — и тяжеловооружённый кондотьер вылетел из седла, словно камень, пущенный катапультой.
Порыва наёмников хватило ненадолго. Кто-то из пехотинцев первым швырнул наземь бесполезную, обломанную пику и бросился наутёк. Строй доарнцев рухнул, сломался, словно яичная скорлупа, и люди брызнули в разные стороны, словно мелкие рыбёшки от хищного клыкохвата.
Всадники поворачивали скакунов, но уйти удавалось далеко не всем — варвары ловко подсекали ноги гайто, наёмники падали, и северяне деловито оглушали не успевающих подняться людей.
Алиедора по-прежнему не могла тронуться с места, словно какая-то сила приковывала её к лежавшему без сознания трёхглазому чародею.
Очень скоро она осталась одна. Доарнцы спасались бегством, бросившись во все стороны, верно рассудив, что горстка северян не сможет преследовать сразу всех; варвары и в самом деле не стали гоняться за двумя ушканами — развернувшись цепью, они отсекли где-то сотни полторы пеших воинов, быстро прикончив сопротивлявшихся, после чего оставшиеся бросили оружие. Алиедора слышала громкие стенания и истовые мольбы, обращённые и к Ому Прокреатору, и к Семи Зверям; северяне обращали на это внимания не больше, чем на гудение мух, будь здесь сейчас мухи.
Трое рослых варваров поднялись на холм, туда, где неподвижно застыла Алиедора, не сводя с поля боя остекленевшего взгляда.
Нельзя сказать, что северяне вышли из боя без единой царапины. Все трое были попятнаны, у одного был рассечён лоб, у другого кровь стекала по руке, третий приволакивал ногу. Прямо на Алиедору шагал высоченный воин, шириной плеч поспоривший бы с дверным проёмом. Высокий шлем в виде оскаленной драконьей головы он снял и нёс на сгибе левой руки, мокрые от пота волосы слиплись и висели неопрятными сосульками, щёки, лоб и открытую шею покрывали татуировки — какие-то спирали, перевитые языками пламени.
