— Дракон алчущий, ненасытный принимает нашу жертву! — загремел Дарбе, и варвары тотчас подхватили — долгим, жутким «У-у-у!!!», обратившимся во всеобщий клич.
Тьма уже струилась и из глаз живого мертвеца, «змеи» добрались до снега и тут действительно обернулись самыми настоящими змеями — подняли головы, раскрыли пасти и зашипели на вопящих доарнцев. А миг спустя как по команде бросились на пленников.
Алиедора зажмурилась. Почему, ну почему же те, кто спас её на старом капище, не защищают теперь?!
Выли и варвары, и доарнцы. На плечо дрожащей Алиедоры мягко шлёпнулось что-то горячее, мокрое, обильно истекающее жидкостью; доньята рухнула навзничь, забившись, наконец, в рыданиях.
…А потом ей в лицо словно дохнуло разом из сотни глоток — дохнуло всё той же Гнилью, кою не спутаешь ни с чем.
Даже сквозь плотно зажмуренные веки Алиедора видела — чёрные твари окружили её и застыли, пристально рассматривая.
Всё вокруг было усеяно растерзанными, обезображенными телами пленников. Не уцелел никто.
«Вы, силы земные и небесные, вы отреклись от меня и от тех, кто меня защищал. Вы отдали меня этим тварям. Ну, и я тоже отрекаюсь от вас! Вы просто трусы и негодяи, если попускаете такое, и я…»
Шипение придвинулось. Смрадное дыхание чудовищ обволакивало Алиедору, что-то склизкое касалось локтей, голеней, запястий, щиколоток; однако обессиливающий ужас куда-то уходил, взамен поднималась ярость, столь же чёрная, как и застывшие перед доньятой твари.
Змеи подобрались ещё ближе — словно стая псов, с интересом обнюхивающая не то жертву, не то уже просто добычу.
«А я-то, глупая, думала, что вот сейчас, стоит мне оказаться в гуще схватки, невесть откуда снизойдёт ко мне великая сила…» — подумала Алиедора.
Нет никакой достающейся даром силы. Тогда, видать, ты получила аванс, доньята. Сражайся сама. Зубами, ногтями, чем хочешь.
Страх уполз куда-то в самые пятки; доньята зашарила вокруг себя руками, выпрямляясь. Сейчас, сейчас, кинуться на этих тварей, наматывая их на руку, как, бывало, делали дерущиеся дворовые девки в родительском замке, вцепляясь друг другу в волосы.
Разум отдал приказ; мышцы пришли в движение; но прыжок Алиедоры пропал даром. Она пролетела насквозь через строй чёрных чудищ, чуть не задохнувшись от одуряющего запаха Гнили, и вновь оказалась на истоптанном и залитом кровью снегу; а у неё за спиной медленно таяло, растворяясь в морозном воздухе, грязно-серое облако.
Ошеломлённая, с бешено бьющимся сердцем, она приподнялась — Гниль заполняла воздух, Алиедора дышала ею, но дурнота быстро отступала. Всё-таки Метхли учил её не зря.
Варвары что-то дико вопили, размахивая оружием. Кор Дарбе оказался рядом, больно схватил доньяту за руку, проревел что-то, обращаясь к своим, на непонятном Алиедоре наречии. Слово куклу, вздёрнул в воздух, затряс так, что зуб на зуб не попадал.
— Хаш агара!
— Агара хаш, хаш, хаш! — яростным рёвом вторили ему северяне.
Только сейчас Алиедора поняла, что её окружает не только истоптанный или окровавленный снег. Вокруг раскинулись следы настоящей бойни, куски плоти, выпущенные кишки, расколотые черепа с расплескавшимися, словно вода, мозгами. Доньяту вновь замутило, взгляд её не мог оторваться от глядевшего, казалось, прямо на неё голубого глаза, совершенно целого, окружённого кровавыми лохмотьями плоти.
Ноги подгибались, она едва стояла. В ноздрях, во рту, на губах — повсюду ощущался запах и привкус Гнили. Но уже не такой мерзкий, не тошнотворный, как раньше.
…Потом варвары ещё долго пели странные, дикие песни, плавно раскачиваясь в лад; Алиедора сидела, обхватив колени руками, тупо уставясь прямо перед собой.
Что с ней? Кто она теперь? Почему ей не помогли? Она ведь надеялась… глупо, конечно, но всё равно — что, окажись она на арене, те силы, что спасли её на старом капище, вновь покажут себя, даровав ей непобедимость и неуязвимость. Чтобы один взмах — и все бы падали. Как в сказке… Она осталась жива — но потому, что её не смогли убить, или оттого, что не захотели?
Наконец песнопения кончились.
Кор Дарбе подошёл к доньяте, резко вскинул сжатый кулак; тотчас наступила мёртвая тишина.
— Капля крови Дракона великого, величайшего, — варвар, похоже, специально говорил на понятном доньяте языке, — истинна и отмечена Его благословением. Она останется с нами.
«Они признали меня, — пробилось сквозь ужас. Торжество тёплой волной прокатилось от шеи и плеч вниз. — Теперь они должны мне поклоняться…»
— Но старое ещё очень, очень сильно в тебе. — Кор Дарбе нависал над Алиедорой. — Оно смотрит, оно видит, оно чувствует. Оно думает. Ты перешагнула через кровь, теперь осталось перешагнуть через тьму.
«Через тьму? — растерялась доньята. — Что он имеет в виду?»
— Вместилище, — бросил варвар. — Капля Его крови всё увидит сама.
…Откуда появился этот воз, запряжённый четвёркой меланхоличных тягунов? Почему Алиедора не видела его раньше? И что это за чёрное сооружение, водружённое на нём?
Заскрипели несмазанные петли, сколоченная из грубых сучковатых досок дверца отворилась. Алиедора нагнулась, боязливо заглядывая в тёмное нутро, — ничего особенного, простой ящик, с какими заезжали, бывало, в замок Венти бродячие музыканты. Только у них такие штуки были весело раскрашены во все цвета радуги, а так — никакой разницы.
Можно сесть. Можно даже вытянуть ноги. Ничего страшного, ничего страшного, ничего страшного… вот заскрипели петли, вот повернулась крышка… в щели пробивается свет, ничего, ничего, ничего…
Она и охнуть не успела, как на куб сверху что-то набросили, судя по запаху — скверно выделанную звериную шкуру. Стало темно.
Снаружи доносилось приглушённое пение, грубые голоса тянули всё одно и то же «а-а-а-а», то чуть выше, то ниже и так, что у Алиедоры начинало гудеть в ушах.
Если человека посадить в ящик, он, как известно, задохнётся. Но пока что доньята дышала совершенно свободно, правда, всё больше ртом, потому что вонь от шкур шла изрядная.
Затекли спина и ноги, Алиедора кое-как меняла позу. Тьма стала совершенно непроглядной, она не видела собственных ладоней. Наверное, этого можно было бы испугаться — но снаружи доносился скрип полозьев, фырканье тягунов, порой — резкие выкрики погонщиков. Сквозь плотные шкуры пробивался свист ветра, резкие птичьи голоса — крылатые трупоеды следовали по пятам за северянами, получая обильную трапезу.
Алиедора ждала. Сколько её тут продержат? День, два, три? И вообще, когда будут кормить? Когда дадут справить нужду?
Однако ящик не открывали. Кулачки доньяты забарабанили в стенку — напрасно. Петли не скрипнули, крышка не откинулась.
Она закричала. И вновь — никакой реакции.
«Нет, нет, ничего страшного. Это просто испытание… ещё одно, быть может — одно из многих. Испытание. Повторяй это себе, повторяй как молитву, и оно сбудется. Всё обернётся именно тем, чем ты хочешь, — испытанием.
