Наступил день, когда они вообще не смогли сдвинуться с места. Гниль прорвалась разом с трёх сторон от их лагеря – достаточно далеко и не одновременно, но они совсем загнали своих гайто, пытаясь уйти от потоков жёлтых многоножек. Ксарбирус, словно заправский боевой маг, швырял через плечо склянки с розоватым эликсиром, расплывавшимся низким, стелющимся над землёй чёрным туманом.
– Тварей это не убьёт… к сожалению! – прокричал алхимик. – Но, надеюсь, собьёт со следа хоть ненадолго.
– Всё, не могу больше, – простонал наконец Брабер, почти падая со спины гайто. – Дайте мне демонюка, распечать меня во все кости, дайте мне свору их, только не это! Ну кто сказал, что мы, гномы, – всадники?! С нашим-то ростом! Сколько стремена ни подтягивай…
– Не ной, любезный, – рыкнул Ксарбирус. – Если жизнь дорога – в седло!
Они оказались в неширокой ложбине между двумя холмами, густо заросшей пышным широколистом, гибкие ветви склонялись до самой земли, образуя огромный шатёр, под которым укрылась бы целая армия. Несмотря на позднюю осень, листья почти не пожелтели; плотные, кожистые, они, словно исполненное боевого духа войско, намеревались твёрдо противостоять натиску зимы.
– Не могу, – простонал Брабер. – Всю задницу себе отбил, простите за выражение, прекрасные дамы…
Ксарбирус сполз наземь; алхимик сам казался тенью себя прежнего, щёки ввалились, губы сделались тонкими тёмными линиями; но держался он по-прежнему прямо, гордо, не сутулясь.
– Брабер, – задушевно произнёс досточтимый доктор медицины и алхимии, – ты что, не чувствуешь ничего? Гнилью разит так, что даже моя старческая носоглотка, пострадавшая от множества весьма дурнопахнущих экспериментов, чует её за целую лигу! Не дури, вставай, и…
– Встать-то встану, – лицо гнома перекосилось, – да только бежать нам уже некуда, сударь мой.
– Гниль! – в тот же миг разом завопили Нэисс и Стайни. – Там!.. Впереди!..
К югу, где бока холмов расходились в стороны, а могучие широколисты уступали место огороженной плетнём пашне, земля зловеще шевелилась, гуляла ходуном, набрякала, словно готовый вот-вот лопнуть ярмарочный пузырь.
Ксарбирус прошипел какое-то проклятие, бросился обратно к гайто. Гном, зарычав, поднялся на ноги, перехватил поудобнее меч.
– Ко мне! За спину! Прикрою, сколько смогу…
В этот миг Стайни, извернувшись подобно змее, вдруг бросилась куда-то в заросли, рыбкой пробив завесу гибких ветвей. Глухой удар, возня и резкий старческий голос:
– Тебе вовсе необязательно нападать на меня, прекрасная и грозная дева.
– Что там? – опешил Ксарбирус.
– У меня нет оружия! – раздражённо сказал тот же голос в кустах. – Совершенно незачем выламывать мне руки, моя дорогая. Дайте мне встать, я пойду сам. Тем более, как мне кажется, очень скоро нам предстоит увидеть нечто поистине замечательное.
Стайни появилась, толкая перед собой худую фигуру в просторном плаще.
– А ну-ка, покажись! – потребовал Брабер.
– У нас мало времени, – незнакомец откинул капюшон, явив отряду Ксарбируса узкое лицо со впалыми щеками, что, казалось, не имело возраста. Клочковатая седая бородка росла как придётся. Глаза тонули в тени глубоко под надбровными дугами. – Гниль вот-вот будет здесь. Покиньте… ах нет, впрочем, вы уже не успеете, – последние слова он произнёс совершенно равнодушно, словно сообщая о чём-то не имеющем никакого значения.
– Что-о?! – взревел Брабер.
– Кто вы такой? – Ксарбирус резко махнул рукой, останавливая разбушевавшегося гнома. – Откуда тут взялись? Следили за нами?
– Я не уверен, что это самые важные сейчас для вас вопросы, – сообщил незнакомец, решительно стряхивая руку Гончей с плеча. – Но, если угодно, могу ответить…
– Гниль! – взвизгнула Нэисс. – Сейчас прорвётся!..
– Да прекратите же меня хватать, милочка! – оттолкнул Стайни непонятный старик. – Ваша товарка права. Гниль сейчас прорвётся, и моё дело – там, а отнюдь не с вами!
Бугор, под которым копился гной от неведомой отравы, поразившей землю, всё надувался и надувался, то вздымаясь, то слегка опадая; старик досадливым жестом отодвинул Ксарбируса с дороги и зашагал прямо к готовому вот-вот лопнуть чудовищному волдырю.
– А?.. Э? – только и смог выдавить из себя алхимик.
Старик размеренным шагом, не мешкая, но и без суеты шагал прямо ко вскрывающейся пустуле. Вот до неё осталось тридцать локтей… десять… пять; вот незнакомец взобрался прямо на трескающуюся, осыпающуюся вершину холмика, запахнулся в плащ и уселся, скрестив ноги и положив на колени руки, раскрытые ладонями к небу.
– Безумец… – пробулькал Ксарбирус.
Земля лопнула, из разверзшейся каверны хлынул грязно-жёлтый поток отвратительных тварей; зрелище, уже почти привычное для мэтра Ксарбируса и его отряда. Однако на сей раз они только и могли, что открыть рты, начисто забыв об опасности.
Хлынувшие из разрыва многоножки всей массой ринулись на оставшегося спокойно сидеть незнакомца, жёлтые живые потоки обвились вокруг него; человеческая фигура в единый миг исчезла под живым шелестящим ковром. Ничто живое не осталось бы живым и доли мгновения, однако шевелящаяся гора многоножек стремительно росла, а сквозь шелест бесчисленных конечностей и пощёлкивание столь же бесчисленных жвал не пробилось ни крика, ни стона.
Жёлтый круг Гнили не растекался окрест, он весь остался стянут в тугой узел, узел, стремительно росший и вверх и вширь.
– Словно хлебожорки на приманку, – пробормотал Ксарбирус, не сводя глаз с разыгравшейся перед ними сцены. – И на самоубийцу этот… это… не похож совершенно.
Многоножки воздвигли настоящую пирамиду, она поднялась уже выше деревьев. Стайни, как и Ксарбирус, застыла с приоткрытым ртом; Нэисс, бледная, как горные снега, прижала пальцы к вискам; гном Брабер, изрыгая проклятия, глядел то на свой отыскивающий демонов амулет, то вновь на снующих туда-сюда и вверх-вниз тварей.
– Магия… – простонала сидха, падая на колени. – Никогда такого не… о-ох… не могу… не вытерпеть…
А тем временем с многоножками стало происходить нечто непонятное. Движения их замедлились, они словно впадали в спячку. Некоторые и вовсе перестали шевелиться, застыли – а затем стали осыпаться. Именно осыпаться, словно вылепленные из мокрого песка фигурки, когда высыхает влага и начинает дуть ветер. Панцири, хвосты и жвала обваливались, жёлтая пыль струйками заскользила вниз, и те из тварей, что ещё шевелились, тотчас замирали, тоже начиная осыпаться.
Только что воздвигнувшаяся выше древесных вершин пирамида начала стремительно разваливаться, оседать, истаивать облаками жёлтой пыли. Из-под земли ещё лезли новые бестии, но уже и они едва шевелились, все присыпанные жёлтым пеплом.
Наконец, когда всё замерло, посреди круга остался сидеть тот самый незнакомец, живой и здоровый. Деловито встряхнул плащ, накинул обратно.
