— Выйдем…
Света чувствовала, как шепчет, повторяя вместе с другими, слова отца Назария и как тихо, покойно и радостно бьется ее сердечко. Послушно, по взмаху руки, опустилась она на колени и закрыла глаза, вслушиваясь в обволакивающий сознание голос.
Света ушла из дому в воскресенье, потому что поняла, что Мила Ястребова начинает ее раздражать так же сильно, как и родители. Особенно после того, когда она увидела в квартире непонятно откуда взявшегося Сергея, чуть ли не обнимающегося с подругой. Странно, но почему-то именно это показалось ей самым неприятным, словно она застукала своего благоверного с любовницей. И хотя Света гнала от себя мысли о Сергее грязной метлой, он все равно продолжал незримо маячить за ее плечом, пока она шла по улице, не зная, куда податься теперь. Поехать к тетке в Останкино? Так ведь оттуда она укатит через пару дней, как колобок. Можно было бы устроиться в институтское общежитие, но сейчас каникулы, до первого сентября еще далеко. И потом, за все надо платить, а где взять деньги? Один путь — брести куда глаза глядят, а за пределами Москвы свалиться в какой-нибудь омут. И пусть черные воды сомкнутся над ее головой. Примерив на себя вериги Офелии, Света улыбнулась. Ей было и смешно и горько. Нет рядом ни Гамлета, ни отца, ни брата. Никого. А как жить дальше?
Тут-то ей и встретились две служительницы «Братства отца Назария». Они выделялись среди прохожих своими бесцветными, бледными лицами (только потом Света поняла, что девушки не пользовались косметикой) и черно-белыми одеждами с единственным украшением — изображением отца Назария на значке, который был приколот к груди. Головы покрывали легкие косынки. Света села на лавочку, а служительницы примостились рядом с ней, по обе стороны. Видно, они сразу почувствовали в печальной незнакомке родственную, заблудшую душу. И начали ее «обрабатывать», чередуя рассказы о братстве с проклятиями в адрес окружающего их мира.
Сперва Света слушала их неохотно, намереваясь минут через пять уйти, но девушки говорили много разумного, созвучного ее мыслям: «Жизнь нелепа, если в ней нет веры, а вера не приходит сама — ее надо выстрадать. Ненависть к близким — первый призрак веры, не надо бояться своих чувств, не надо жить по законам дьявола, который правит миром. Деньги и все материальные блага — зло, от них надо избавляться. У братства есть свои сельские общины и мастерские, где труд является радостью и благодатью, дарованной отцом Назарием. Он — любимый сын Бога, через него открывается истинное постижение своей души и единого духа всех народов. Назарий знает час прихода Антихриста, он откроет его всем нам в нужное время, и все мы сольемся на островке спасения. Остальные, несведущие, погибнут. Россия подобна факелу, скоро она вспыхнет и сожжет все другие страны. В ее центре ядовитое жало — Москва, плюющаяся трупным ядом. Она будет уничтожена. Забудь о своих невзгодах, у тебя есть дом, куда можно прийти, — это обитель братства. Отец Назарий примет и утешит любого…»
Свете стало любопытно посмотреть на чудодейственного старца, знающего секреты исцеления блуждающих в потемках душ, и она пошла вместе со служительницами на Новую Басманную, где в большом отреставрированном особняке обитало братство. Были у него и другие дома в Москве и Московской области, приобретенные на средства «слившихся в едином порыве» последователей новоявленного пророка.
Свету подвели к отцу Назарию, который возложил на ее голову обе ладони. «Старец» оказался моложавым мужчиной средних лет с рыжеватыми волосами и пронзительными черными глазами. Он умел слушать, но еще больше умел говорить, проникаясь своей спасительной миссией. И Света поплыла от его речей в какую-то тихую заводь, где было тепло и уютно. Ей дали теплое терпкое питье с горьковатым привкусом, от которого она еще глубже погрузилась в состояние прострации. В ушах звучал лишь голос отца Назария, хотя он уже покинул ее, а перед глазами мелькали радужные и светлые картинки. В особняке на Новой Басманной находились комнаты-спальни для вновь приобщенных братьев и сестер. В одну из них и поместили Свету Муренову, а в понедельник она уже стояла вместе со всеми на молебствии отца Назария и внимала ему затаив дыхание…
— Исполняйте волю мою, потому что она — воля Господа нашего, — говорил рыжий пророк, изгнанный в свое время с третьего курса медицинского института за манипуляции с наркотическими препаратами. — Зло — в ваших близких и любимых, предающих вас каждую минуту. Не смейтесь над ними, ибо они несчастны. Отриньте их из своего сердца и расстаньтесь с ними навсегда. Наш путь правый, мы уйдем вместе.
Голос начинал звенеть, набирая силу, а Свете казалось, что теплые волны несут ее к желанному берегу, и тело ее содрогалось от непонятного наслаждения. И почему-то больше всего ей хотелось плакать.
Глава седьмая
В ЩУПАЛЬЦАХ СНА
Когда Мила Ястребова ушла, унеся с собой котенка, Савва бросил на Сергея несколько косых взглядов.
— Понял. Пора съезжать с квартиры, — хладнокровно сказал Днищев. — Пару дней еще потерпишь?
— Неделю. А потом у меня начнется сбор клиентов. Ты же их только распугаешь своим видом. Кстати, это тебе, — и он выложил перед приятелем двести пятьдесят долларов.
— За что?
Я слов на ветер не бросаю. Обещал же по пятьсот долларов с носа? А так как основную работу проделал я, хотя и с твоим товаром, то получай половину.
— Мила? — удивился Сергей и захохотал. — Так быстро уговорил? Но ведь у нее муж и дочка! Не понимаю я этих женщин.
— А что тут понимать? Я же тебе объяснил. Египет, экзотика, приличные деньги. Чего еще надо, чтобы обеспечить свою дальнейшую жизнь и вспоминать о молодых годах с легкой грустью? Я ей все напрямую выложил, лишь только почувствовал, что это за рыбка. Даю двадцать первый палец на отсечение, что вечерами она подрабатывает у гостиницы «Националь». В Каире я стал неплохим психологом.
— И отличным сутенером, — добавил Сергей, но деньги спрятал в карман.
В конце концов это личное дело Ястребовой. А из проституток, как известно, выходят самые лучшие и преданные жены, потому что они уже наелись до отвала. Однако ну и подружка у Светы!
— Если девица разыщет свою пропавшую Мальвину, — продолжил Савва, круто высморкавшись, — то недурно бы уломать и ту. Знаешь, парами отправлять как-то удобнее, да и им вместе спокойнее.
Сергей сначала даже не понял, что Савва имеет в виду Свету.
— Вот это ты, пожалуйста, оставь, — сказал он. — А не то твой нос поймает мой кулак.
— Святое не замай, да? Эх ты, чудик! Я же им светлое будущее устраиваю. Чего не смогли сделать господа коммунисты и демократы.
Сергей лег спать расстроенный. Снилась какая-то чертовщина. Голая Мила Ястребова верхом на помеле, приглашающая его покататься, слетать на пару деньков в Каир, и лишь только он решился сесть на древко позади нее, как очутился под куполом цирка висящим со связанными руками, а внизу почему-то расстилалась водная гладь; зрители шумели, смеялись, показывали на него пальцами, и среди них мелькнуло грустное лицо Светы, мокрое от выплаканных слез. Кто-то щелкнул ножницами — кажется, это был Герман, — перерезая веревку, и Сергей камнем полетел вниз, но тотчас был пойман в огромный сачок. «Полезайте в наши сети!» — скандировали зрители, словно тысяча отбойных молотков, а хором управлял Василий Федорович, размахивая дирижерской палочкой. Одет он был в арестантскую пижаму, к спине припечатан герб Советского Союза.
