Неожиданно из глубин подсознания в памяти всплыл номер телефона: 123–31–15. Сергей отмахнулся от него, но он зазвенел настойчивым колокольчиком, словно приглашая к началу киносеанса. И теперь от него уже трудно было избавиться. Так продолжалось минут двадцать, и Сергею казалось, что он сходит с ума: проклятый номер не отпускал его ни на секунду. А потом исчез так же внезапно, как и появился. «Что это было?» — подумал Днищев, откинувшись на топчане. После нейролингвистического программирования Рендаля, которое продемонстрировал Карпуньков (уж ему-то, специалисту, можно было верить), Сергею стало чудиться, что и его подвергают какому-то психотропному эксперименту и, возможно, в скором времени он начнет слышать голоса, команды и будет выполнять их… Нет, это слишком невероятно, чтобы быть правдой. Он не должен поддаваться. А как же Рендаль? Разве они сами имели право проводить подобные внушения? Не случилось ли так, что он попал в тот же капкан, приготовленный для эстонца? Но что можно взять с него, изгоя, да еще и преследуемого всеми?
Полежав немного на топчане и расслабившись, Сергей рывком вскочил на ноги и вышел из домика. «Пойти, что ли, к Пахомычу поспать до утра?» — подумал он. В каморке распиловщика еще горел свет, а все окна в желтом доме уже были погашены. Примыкавший к нему сбоку флигель, в котором, по словам Пахомыча, останавливался отец Назарий, был, как ни странно, освещен. «Господи, сделай так, чтобы он сейчас находился там!» — взмолился Сергей, охваченный охотничьим азартом. Он пошел по дорожке к флигелю, с крылечка которого в это время спустился другой человек, двинувшийся ему навстречу. Его длинная ряса волочилась по земле, а рыжая бородка была гордо задрана вверх. Это шагал к узникам «хранилища» отец Назарий, желавший поглядеть на свою жертву — Свету Муренову. Он приехал в общину час назад, успел поужинать и отпустить охранников. На середине дорожки ему встретился человек в смокинге, в котором он не сразу узнал Днищева. А как только разглядел, тотчас же повернулся на сто восемьдесят градусов, прибавив шагу. Но на плечо ему уже легла твердая рука, и вкрадчивый голос прошептал:
— Вякнешь хоть слово — убью! — И Сергей помахал подхваченным с земли поленом.
— Я ничего… здравствуйте, добрый вечер, прошу пожаловать… очень рад видеть, — залепетал отец Назарий. — Как вам у нас, нравится?
— Очень. Особенно подвалы. Так ты, гаденыш, не выпустил Свету?
— Хоть сейчас. Извините, распоряжение запоздало… людишки нерадивые… почта, телефонная связь. Бардак кругом!
— Верно. Большое бордельеро. А ну, ступай! — Сергей подтолкнул его в бок поленом.
— Куда? Я не хочу.
— Да тут рядышком. На лесопилку.
— Зачем?
— Будем кое-что отпиливать.
Схватив отца Назария за шиворот, Сергей потащил его к каморке Семена Пахомыча. Там стоял тяжелый угарный запах, а сам хозяин продолжал созерцать мир в той же позе, в какой его оставил гость. Только количество водки в бутылках поуменьшилось. Побледневший отец Назарий взглянул на поднятую Днищевым бензопилу.
— Снимай штаны, — строго сказал Сергей, включая механизм.
Бензопила коварно завизжала.
— Нет! — выкрикнул лжепророк. — Только не это!
— Да брось ты! Больно не будет. Я же опытный хирург.
Отец Назарий рухнул на колени, забился головой о дощатый пол. Пила продолжала визжать в опасной близости от седалища проповедника, а Пахомыч вдруг вскинул голову, посмотрел вокруг мутным взглядом и громко произнес:
— Ежели так, то оно — конечно, а наоборот — нельзя, свет погасите, олухи! — Голова его вновь заняла устойчивое положение на столе.
Сергей поднес пилу к подушке на топчане, и из нее вылетела куча перьев. Он выключил механизм.
— Раздевайся, — сказал Сергей. — Хватит об пол биться.
Отец Назарий взглянул на него снизу, вывернув шею. Зубы его выбивали мелкую дробь.
— Не буду резать, — успокоил его Днищев. — Мне твоя сутана понравилась.
Проповедник быстро вскочил на ноги, сбросил верхнюю одежду.
— Все снимай. До последней нитки.
Опасливо косясь на бензопилу, отец Назарий начал разоблачаться. Вскоре он предстал перед Сергеем в голом и довольно жалком виде, покрытый рыжеватой шерсткой.
— А куда же ты дел хвост и копыта? — удивленно спросил Сергей. — Странно.
Он отложил бензопилу и, подхватив стоявшее в углу ведерко с дегтем, выплеснул его на отца Назария, окатив того с головы до ног. Потом поднял распоротую подушку и стал осыпать лжепророка перьями, приговаривая:
— Вот так, не дергайся, еще здесь украсим, как в Америке. Ты же любишь Америку? Вот теперь можешь отправляться туда прямым ходом, там тебя примут, а к нам не суйся!
Отец Назарий тихо постанывал, испуганно сверкая глазами. Пахомыч вновь вскинул голову, посмотрел на вывалянного в дегте и перьях гуру и философски изрек:
— Все полеты на сегодня отменяются, не боюсь вас, гады, это вы всю закуску сперли! — и занял исходное положение.
— Теперь пошли! — приказал Днищев, подхватив в руку рясу. — Народ должен знать своих героев.
Подталкивая отца Назария щепкой, он подошел к распределительному щиту, находившемуся между комбинатом и желтым домом. Здесь, как поведал еще трезвый Пахомыч, включались наружное освещение и сигнальная сирена, призывающая к общему сбору прихожан братства. Порой она ревела и ночью, когда отца Назария осеняли мудрые мысли и он собирал паству на центральной площадке. Но теперь в его пернатой голове таилась всего одна дума: провалиться сквозь землю. Днищев открыл щиток, нашел два рубильника и дернул их вниз. Тотчас же зажглись фонари и завыла сирена. Отец Назарий прижался спиной к столбу. Подождав несколько минут, пока из дверей не стали выбегать люди, Сергей неторопливо пошел прочь. Дальнейшее его уже не интересовало.
Глава пятая
ПОМНИ ОБ ЭТОМ…
На въезде в Сергиев Посад со стороны Москвы дорога была перекрыта усиленным нарядом милиции. В пятом часу утра поступило сообщение, что к нему движется бежевая «Волга» с помятыми крылом и бампером, преследуемая машинами ГАИ, а в ней находится разыскиваемый преступник, который вооружен и чрезвычайно опасен, — надо сделать все возможное для его задержания или ликвидации. Недалеко от Семхоза, на Ярославском шоссе, «Волга» угодила в скрытый блокпост, была обстреляна, но каким-то чудом сумела развернуться и вырваться из засады. Фамилия преступника — Днищев.
Около шести часов над городом зависли серые тучи и полил дождь, прекратившийся спустя сорок минут. А в начале восьмого по проселочной дороге в Сергиев Посад вошел священнослужитель в рясе, смешавшись с идущими к лавре богомольцами. Вид его не вызывал никаких подозрений. Трудно было представить, что ряса надета на смокинг, в кармане которого лежит пистолет.
Сергей направился к железнодорожному вокзалу, намереваясь сесть в электричку и добраться до Москвы. Там он сможет связаться с Карпуньковым и «перезимовать» в его дурдоме до лучших времен. Но неожиданно внимание Днищева привлекла группка старушек, среди которых было и несколько молодых людей, молча стоявших с какими-то плакатами на подступах к привокзальной площади. Аскетического вида священник в черной рясе и клобуке выделялся среди них своим решительным видом и словно бы возглавлял пикет. На плакатах было написано: «Уберите цирк-шапито из Сергиева Посада!» Только сейчас до Сергея дошло, что именно на вторник Герман назначил свое представление, и он вспомнил обклеенные афишами стены домов. Наверное, именно его труппа и приехала в город. «Ну что же, — подумал Днищев, — раз я обещал принять участие, вот лучшее место, где можно спрятаться…» Черты лица молодого священника показались ему знакомыми. Протиснувшись поближе, Сергей услышал, как к тому обращаются: «Отец Андрей…» И в памяти стали всплывать далекие институтские годы. Ну конечно же! На одном курсе с ним учился довольно чудаковатый парень — Андрей Мезенцев, который не то чтобы сторонился всех, но словно создавал вокруг себя непроходимое поле, взращивая на нем семена доброты и разума. Потом, после окончания Бауманского, он и вовсе исчез, но кто-то говорил, что Мезенцев принял сан и какой-то приход близ Сергиева Посада. Наверное, это он и есть — отец Андрей.
