От потрясения я утратила дар речи, только молча смотрела на
него.
— Я знаю, ты давно решила, что не хочешь становиться
вампиром, — продолжал Лукас, взяв мою руку в свои. — Но похоже, это
единственный путь. Если такой ценой можно спасти тебя, это не так уж и плохо,
правда? Ты вернешься к родителям и навеки останешься молодой и красивой.
Все было далеко не так просто, и мы оба это знали. Но если
Лукас в самом деле согласен пойти на это вместе со мной...
— Ты тоже станешь вампиром, — сказала я. — Мы превратимся
вместе. Ты готов к этому?
Лукас покачал головой:
— Нет.
— Что?
— Бьянка, пообещай мне — ты должна поклясться всем, что тебе
дорого, — когда я умру, ты уничтожишь меня до того, как я очнусь. Не дай мне
восстать вампиром. Я предпочитаю смерть.
Значит, он готов принять мою трансформацию, но не свою.
Хрупкая надежда последних нескольких секунд разбилась вдребезги.
Лукас оттянул ворот рубашки, обнажая шею, и негромко произнес:
— Пей.
— Ты хочешь, чтобы я убила тебя, — прошептала я. — Ты хочешь
отдать жизнь, чтобы спасти меня.
Он посмотрел на меня, и в его взгляде читалось: «Разве это
не очевидно?» Мои глаза наполнились слезами.
— Я знаю, что делаю, — сказал Лукас. В комнате царил
полумрак, и мне казалось, что его лицо светится. — Я готов. И последнее, что я
буду знать, — это то, что с тобой все в порядке, больше мне ничего не нужно.
Я покачала головой:
— Нет.
— Да, — настаивал Лукас.
Но мне еще хватало сил, чтобы сопротивляться.
— Как же я смогу жить, зная, что ты умер, спасая меня? Я не
смогу жить с таким чувством вины, Лукас. Не смогу. Даже не проси.
— Ты не должна чувствовать себя виноватой! Я сам этого хочу!
— А ты бы смог? — спросила я. — Смог бы убить меня ради
спасения собственной жизни?
Лукас уставился на меня, пытаясь осознать весь ужас этих
слов.
— Пообещай мне, что проживешь хорошую жизнь, а не будешь
вечно сидеть и оплакивать меня, — попросила я.
— О боже! — Лицо Лукаса исказилось, и я поняла, что он
вот-вот заплачет. Он зарылся лицом в одеяло, я положила руку ему на голову. —
Бьянка, пожалуйста! Пожалуйста, сделай это. Спаси себя!
Я чувствовала, что он колеблется, что, если я надавлю еще
чуть-чуть, он позволит мне превратить себя в вампира. Но я знала: эта жертва
для него куда больше чем смерть — и понимала, что не смогу его об этом
попросить — ни ради собственного спасения, ни ради чего-нибудь другого.
— Нет, — сказала я, и он понял, что на этот раз отказ
окончательный. — Пообещай мне, Лукас.
— Да какую жизнь я могу прожить без тебя? Ты — самое лучшее
и светлое, что у меня есть!
Тут я заплакала. Он взял меня за руку, положил голову мне на
плечо, и ощущение того, что он рядом, успокаивало.
Прошло немного времени, и я уже не могла сжимать его руку.
Тени в комнате сгустились. Лукас вдруг забеспокоился, но я не могла разобрать,
что он говорит, и тем более не находила сил ответить.
Он принес воды, но я и пить не могла. Я уснула, наверное
уснула, и очнулась, как мне показалось, спустя очень долгое время.
Лукас стоял у стены, с такой силой упираясь в нее руками,
словно пытался не позволить ей упасть, и смотрел диким взглядом.
Заметив, что я пришла в себя, он сказал:
— Я чуть не вызвал скорую помощь. Толку от нее, конечно, не
было бы, но я... ни черта не могу сделать!
— Просто будь рядом, — прошептала я. Что-то словно давило на
грудь, и каждое слово давалось с трудом.
Меня пронзила дрожь, выворачивая наизнанку. Тело сделалось
свинцовым, меня лихорадило, я с трудом могла терпеть это. Мне хотелось
вырваться. Хотелось освободиться.
Должно быть, то, что я ощущала, отразилось на моем лице,
потому что глаза у Лукаса расширились. Он подошел и положил ладонь мне на щеку.
Несколько секунд он боролся с собой, но сумел выдохнуть:
— Я люблю тебя.
— Люблю... — Больше я ничего сказать не могла. Лицо Лукаса
потускнело, свет куда-то исчез. Было так приятно перестать сопротивляться.
Я уступила течению, увлекающему меня куда-то вниз.
И умерла.
Глава двадцатая
Больше ничто ни с чем не соединялось — только таким образом
я могу описать свои ощущения. Например, я все еще понимала, что гравитация
существует — чувствовала разницу между небом и землей, — но ко мне она больше
не имела никакого отношения. Я могла всплыть вверх или опуститься вниз, а
иногда мне казалось, что я делаю то и другое одновременно.
После стольких дней телесных страданий, после боли и
тяжести, я вдруг стала легкой как перышко и свободной. Но это было какое-то
пустое ощущение. Я чувствовала себя опустошенной. Потерянной.
Я попыталась открыть глаза, но поняла, что и так все вижу. Впрочем,
увиденное казалось бессмысленным. Весь мир расплылся, подернувшись молочно-серой
синевой, в которой бродили бесформенные тени. Я попыталась шевельнуться, но,
несмотря на ощущение свободы, поняла, что конечности не реагируют.
«Давно ли это со мной?» Я перестала чувствовать течение
времени. Может быть, прошло десять секунд, а может, год, я не могла вспомнить,
как это определить. «Дурочка, начинай считать по количеству вдохов. Или по
сердцебиению. Что-нибудь да подскажет».
И тут до меня дошло, что сердце не бьется. Там, где оно
должно находиться, не было ничего.
Меня пронзил шок — удар показался тем сильнее, что тела у
меня не было. Ужас рассек окружавший меня туман, на какое-то мгновение он
рассеялся, и я увидела, что происходит.
Я по-прежнему находилась в винном погребе, но была не в
постели, а почему-то парила под потолком. А внизу я видела себя, лежавшую под
одеялом. Мое лицо было белым как простыня, а глаза незряче смотрели вверх.
Рядом с кроватью на коленях стоял Лукас, упершись лбом в
матрас рядом с моей неподвижной рукой. Он обхватил голову руками, словно
пытался от чего-то отгородиться, но я не могла понять от чего. Плечи его
тряслись, и до меня дошло, что он плачет.
Я увидела, как он терзается, и сразу захотела его утешить.
Почему я не сажусь и не утешаю его? Я же лежу там, внизу!
«Стоп. Это не я. Я здесь. Посмотри наверх. Просто посмотри».
Но голоса у меня тоже не было, и языка, и губ, чтобы облечь мысли в слова.
К моему удивлению, Лукас поднял голову, но не повернул ко
мне лицо. Кажется, он меня не услышал. Глаза его распухли и покраснели. Он
небрежно утер щеки рукой и потянулся ко мне — к той, что лежала на кровати. Я
смотрела, охваченная ужасом и в то же время завороженная, как он закрывает мне
глаза. Видимо, это отняло у него последние силы, потому что после Лукас обмяк,
прислонившись к металлической спинке, и остался так же неподвижен, как тело в
кровати. Мое тело.
