– Марина… – проворчал он. – Ишь чего выдумала! Вот я –
просто Клим, а не Климентий. Такие имена для господ. А ты – Марьяшка!
Впрочем, он был добродушен и глядел на нее с жалостью. А
потом, когда убедился, что она не дурачит его и ничегошеньки о себе сказать не
может, даже имени отца с матерью и названия родимой деревеньки, Клим вовсе
прослезился:
– Эка ты, девонька, горькая!
Mарина рыдала безудержно. До того жутко было ей! Словно
вытолкнули ее на свет из тьмы, а глаза слепые. Хватается за что-то руками, но
увидеть не может.
Когда она попыталась объяснить свои чувства Климу, он ничего
не понял и посоветовал не забивать голову всяческой безлепицей. Степенный кучер
с радостью взял на себя обязанности ее наставника в новой жизни, однако вскоре
убедился в неблагодарности этой роли. Ведь Марьяшку, оказывается, надо учить
всему на свете! Пальцы ее не забыли, как плести косу, да и ложку мимо рта она
тоже не проносила, но ничего другого не умела: ни, дичась, закрываться рукавом
от пристального мужского взгляда, ни молиться, ни к барской ручке подойти с
поклоном, ни тем паче в ножки поклониться. Отбила все колени, прежде чем Клим
похвалил. А спустя малое время он убедился, что Марьяшка вдобавок разучилась
щепать лучину, колоть дрова, топить печь, варить кашу да щи, смазывать барскую
обувку салом…
– Ну, девка, и наплачешься ты! А уж как барин наплачется!
Небось проклянет денек, когда над тобою умилосердился! – воскликнул Клим.
И тут же прикусил язык. Но девка так пристала с вопросами,
что он буркнул:
– Ну, прилипла, как банный лист!
Почему-то при слове «банный» ее вдруг дрожь пробрала. Вскоре
стало понятно почему. А также Марина узнала, что обязана неведомому барину
жизнью, что кабы не он – болтаться бы ей на дыбе под кнутом, либо давиться в
рогатках, либо, чего доброго, брести в Сибирь в кандалах с клеймом на лбу.
Марьяшка схватилась за голову: половины слов она не понимала. Однако Клим
говорил и говорил, и постепенно вырисовалась перед ее глазами картинка: она-де
пошла в баню, а там на нее навалился злодей, коего она убила шайкой. Чужеземный
барин, заблудившись в метели, на ту баньку набрел – и девку пожалел. Спас от
неминучей кары! Теперь увезет ее в свой заморский дворец, и там она должна
будет служить ему верой и правдою, хотя Клим не представлял, чего наслужит
такая косорукая.
Словом, кое-чему в жизни Марьяшка уже была научена, когда
появился барин, поэтому она постаралась как можно лучше исполнить все Климовы
наставления: и в ноги бухнулась, и ручку поцеловала, и благодарила за милость к
ней, недостойной… И такая тоска ее взяла, словно делала она что-то чрезвычайно
себе противное.
Барин оказался молод и пригож – в точности как говорил Клим.
И верно, впрямь был он добрым человеком, ибо тотчас после ее поклонов кликнул
какую-то девку да приказал немедля сделать для Марьяшки баню. При последнем
слове ее вновь пробрала дрожь, но ослушаться она не посмела, покорно побрела в
щелястый чуланчик, где приготовлена была горячая вода. Побрела с надеждой
угодить барину и наконец-то увидеть загадочную шайку, которой… Однако даны были
ей большие медные тазы, в коих Марьяшка и плескалась: сперва со страхом, а
потом с восторгом. Верно, в былой жизни своей она сему занятию предавалась
частенько! Совсем другим человеком ощущала теперь себя, а когда вытерлась,
заплела косу и переоделась в новую справу, купленную добрым барином, заметила,
что и прочим по нраву ее новый облик. Клим взглянул с изумленным одобрением, а
барин… Барин отвел глаза и кивнул, после чего сказал, что устал и пора спать, а
Марьяшка с ужасом обнаружила, что едва понимает его слова.
– Ничего, привыкнешь! – утешил Клим, когда барин удалился. –
Я же вот привык, а спервоначалу тоже был как глухой. Ты, первое дело, во всем
ему угождай. И не забудь, девка… Ночь – она и есть ночь. Ну а день – он и есть
день. И что бы там промеж вас ночью ни было, шибко не заносись. Днем свое место
помни, будь тише воды, ниже травы, по одной половице ходи. А то потешит с
девкой барин удаль молодецкую, она и возомнит о себе. Только барин-то глядь – и
другую к себе позвал, а первой дал печатный пряник. Вот и вся любовь! Видал я
таких… горько им. Но поведешь себя с умом, небось и выгоды добудешь. Барин добрый,
ласковый, при таком живи да радуйся!
Клим испуганно смолк: барин в шелковом халате, со свечой в
руке проследовал в опочивальню и оставил дверь приоткрытой.
– Ну, иди, иди! – подтолкнул девушку Клим.
– Да ты что? – испугалась она. – Я же ему спать помешаю!
– Твое счастье, коли так, – сурово изрек Клим и подтолкнул
Марьяшку с такой силой, что она влетела в приотворенную дверь и едва не
ударилась в барина, стоящего возле пышной постели.
Тот глубоко вздохнул, увидев девушку, а у нее отнялось
дыхание. Он глядел своими светлыми, мерцающими глазами так странно, так
пристально… Наверное, следовало бы заслониться рукавом, но Марьяшка только
обреченно склонила голову, когда барин приблизился. А он распахнул халат и
прильнул к ней. Марьяшка на миг испугалась, ощутив его горячую наготу, а потом
все исчезло для нее, кроме одного желания: все ближе и теснее прижиматься к его
телу.
Барин не стал ждать, пока она разберется с поясками: задрал
рубаху да сарафан, а потом чуть приподнял. Голова у Марьяшки закружилась, и,
чтобы удержаться, она оплела спину барина руками и ногами. Тут же она
вскрикнула изумленно, ощутив в себе горячую, тугую плоть, отпрянула – но барин
держал крепко и вновь прижал ее к себе… Одна мысль промелькнула в тот миг – к
его телу она прижимается не впервые…
В Митаве они простились с Климом. Здесь были границы страны;
вдобавок лошади устали тянуть сани по раскисшей смеси снега с песком. Клим,
помнится, рассказывал Марьяшке, сколько снегу навалило в ту ночь, когда она
совершила убийство. Однако для девушки его слова – что пустой звук: она
по-прежнему ничего не помнила о былом. Из новых Климовых уроков она усвоила
прочно лишь один: научилась просыпаться прежде барина и исчезать из его постели
до рассвета.
– И думать не моги, чтоб он тебя увидал рядом поутру, –
наказывал Клим. – Такое для жены аль желанной сударушки. Ты же, хоть девка и
ладная да пригожая, а все же оторва последняя, прости господи. Ну за что
прикончила того бедолагу? Убыло б от тебя разве? Зато жила бы сейчас дома.
Еще Клим твердил, что днем надо держаться с барином скромно,
не глазеть на него. И вечером не соваться к нему, пока знака не подаст.
