Марьяшка и не рвалась. Она даже от себя самой таила, что
сердечко ее ежевечерне трепещет: позовет? не позовет? Он звал всегда, однако ни
слова не слетало с его распаленных уст. Молчала и она. И только тяжелое,
прерывистое дыхание сопровождало неутомимое любодейство. На ощупь она знала
каждый изгиб его стройного тела, однако днем глаза его всегда были как лед, и
губы на замке, а голос, как ветер за окном. Марьяшке никакого труда не
составляло робеть, забиваться в уголок возка… и с нетерпением ждать, когда
настанет ночь.
Итак, Клим отбыл восвояси, пожелав милостивому барину,
одарившему кучера увесистым кошельком, божьего покровительства. Того же он
пожелал и Марьяшке, сокрушавшись тем, что та так и не приноровилась чистить
господскую обувь. Слава богу, хоть штопку да шитье вспомнила!
Теперь они путешествовали в дилижансе. Сидели в длинной
карете на лавках, прибитых вдоль стен, в компании с другими путешественниками.
Багаж увязан был на крыше. Барин купил Марьяшке толстенный клетчатый платок, и
она сидела, завернувшись в него с головой. Платок был огромный и назывался
пледом.
Барин теперь язык по-русски не ломал – учил Марьяшку своей
иноземной речи: ведь ей теперь предстояло навечно привыкать к чужому. И не мог
скрыть удивления, сколь легко она запоминала новые слова. Через неделю, миновав
без задержек Пруссию, она преизрядно понимала и говорила на его языке. Однако в
стране, именуемой Францией, барин изъяснялся только по-французски и настрого
запретил Марьяшке звук молвить по-английски. Впрочем, несколько нужных слов она
выучила и из нового языка – с прежней легкостью. Смысл почти всего, что она
слышала, оказался ей понятен, и барин снова был изумлен. Но ее собственные
успехи не радовали: два слова, кои милорд всегда говорил ей только
по-английски, давно не звучали, и с утра до вечера она мечтала услышать: come
here, иди сюда…
Мечтала попусту. На постоялых дворах слуги жили отдельно от
господ, в плохоньких, тесных помещениях. Прислуживали господам лакеи, комнаты
для постояльцев были на двоих, на троих. Некуда барину было позвать ее, и
Марьяшка вся извелась, видя день ото дня лишь суровость и холод в его лице.
Ночи словно бы вообще исчезли! Она лелеяла воспоминания, однако с каждой
одинокой ночью, проведенной в компании каких-нибудь грубых немок или брезгливых
француженок, воспоминания тускнели, а надежды меркли.
Только тогда ожила Марьяшка, когда капитан, не желавший
брать ее на корабль, все же смягчился и пустил на свое утлое суденышко. И даже
предоставил «рабовладельцу» отдельную каюту. Все задрожало в Марьяшкиной душе:
хоть в плавании они будут находиться день, все-таки вдруг… Правда, кровать,
казалось, похожа на гроб. Через миг выяснилось, что казалось не напрасно.
– Вот здесь, – объявил капитан, – лежала прекрасная
француженка, которую год назад я тайком перевозил к английским берегам. Ее
спасла «Лига Красного цветка», но, увы, лишь для того, чтобы дама умерла
свободной! Сердце маркизы Кольбер, надорванное испытаниями, не выдержало
радости.
– Маркизы Кольбер? – изумленно воскликнул барин (его теперь
следовало именовать «милорд»). – Так она умерла!
– Вы знали ее? – насторожился капитан. – Каким же образом?
– Oчень простым, – печально ответил милорд. – Именно я
привез маркизу из Парижа в Кале и поручил заботам следующего связного. Да… она
была слишком напугана, слишком измучена, у нее не осталось сил жить.
– Неужто вы, сударь, принадлежали к лиге? – воскликнул
капитан.
– Клянусь вам в этом, как перед богом, – усмехнулся милорд.
– Черт побери, вам следовало сказать сразу, сэр, тогда бы мы
не потеряли столько времени и не задержались с отплытием. Мне очень хочется
расспросить вас о лиге, но сейчас мое место на капитанском мостике. Меня
смущает поднявшийся ветер. Да и туман, висящий над морем, мне не нравится. Не
хотите ли пойти со мной? Потом я угощу вас настоящим английским портером. Вы
небось наскучались по нему?
– Почту за честь и удовольствие! – весело ответил милорд и
вышел вслед за капитаном в низенькую дверь, даже не взглянув на Марьяшку.
Она отошла в уголок, прислонилась к дощатой стеночке, потом
села, где стояла. Сердце так болело, что Марьяшка прижала руки к груди. Ком
подступил к горлу.
Плакала она долго, а барин не возвращался. Потом Марьяшка
даже вздремнула, а его все не было. Фонарь под потолком едва рассеивал
полумрак, хотя за круглым окошком было светло.
В каютке сделалось так душно, что девушка просто-таки места
себе не находила. Ей было то жарко, то холодно, и снова подкатил к горлу ком,
но то уже не слезы были, а словно бы все нутро ее взбунтовалось и рвалось
наружу. Она то садилась, то ложилась. Но пол был такой сырой и холодный, что ее
тут же начинала бить дрожь. Она бросила тоскливый взгляд на кровать. Барин бог
весть когда вернется, а ей бы сейчас прилечь на мягоньком… И тут Mарьяшка
вспомнила слова капитана об умершей даме – и облилась ледяным потом от страха.
А ну как и она здесь умрет?!
Марьяшка ужаснулась. Она умрет, непременно умрет, ежели
пробудет здесь еще хоть мгновение! Просто задохнется! Не думая, разгневается ли
барин, она дрожащей рукою толкнула дверь и на подгибающихся ногах выбралась на
палубу. В первую минуту свежий воздух освежил ее и прояснил разум, но тут же
порыв студеного ветра пробрал до костей. Плед-то она забыла в каюте!
Но вернуться было свыше ее сил. Марьяшка знала: если она
отпустит дверь, то рухнет и больше не встанет. Не только потому, что дрожали и
подкашивались ноги, – вся палуба дрожала и ходила ходуном.
Мимо, не заметив ее, прошли двое: мужчина почти нес на руках
даму с растрепанными волосами. Тяжелое дыхание вырывалось из ее уст, слезы
катились по бледному лицу.
– Мне дурно… я умираю… – бормотала дама.
Мужчина, впрочем, выглядел не лучше, но сознание, что не она
одна страдает, не утешило, а испугало Марьяшку.
А где же милорд? Что, если он упал где-нибудь в приступе
внезапной болезни и некому прийти ему на помощь? Капитану небось не до него. И
тут Марьяшка увидела знакомую высокую фигуру на мостике, рядом с капитаном.
Ветер хлестал корабль, как бичом.
Капитан что-то прокричал. Марьяшка взглянула в ту сторону,
куда он показывал. Волна нарастала над кораблем… Вдруг девушка догадалась, что
капитан крикнул: «Держитесь крепче!» И в то же мгновение увидела своего
милорда, который, пригнувшись, бежал к ней по палубе. Он ни за что не держался!
Да его сейчас смоет за борт!
Марьяшка выпустила спасительную дверь, кинулась к милорду и
вцепилась в него. Волна накрыла их, сбила с ног, поволокла по палубе. Что-то
ударило Марьяшку по голове… боль пронзила виски, в глазах смерклось…
