…Ни свет ни заря Марина во всем новом – платье, шляпке,
шали, меховой накидке, чулочках, ботинках – сидела у окна дорожной кареты,
запряженной восьмеркой лошадей и стремительно летящей по дороге в Лондон. Спала
она как убитая, а после весьма обильного завтрака, состоявшего, как и ужин, из
жареной говядины, картофеля, пудинга и сыра, они отправились в путь.
Как разительно переменилась жизнь Марины. Пожалуй, только
черти могли занести ее сюда на коровьей шкуре… а все же она в Англии, о которой
ей все уши некогда прожужжал мистер Керк. Пожалуй, Марине все-таки есть за что
благодарить ужасных тетку с дядюшкой – некоторые пункты отцовского завещания
они исполняли свято. Марина имела хороших учителей, в имение присылались
новейшие книги и газеты, что в значительной мере скрашивало ее унылую,
печальную жизнь. Она прочла даже Ла-Портов «Всемирный путешествователь, или
Познание Старого и Нового Света» во всех его двадцати семи томах, и сейчас ее
не оставляло ощущение, что она не впервые видит эти холмы, покрытые темным
лесом, и глубокие долины с журчащими ручьями, и вечно смеющееся море, иногда
мелькавшее за лесом. Еще не стемнело, когда впереди, в тумане, они увидели
Лондон. Сердце Марины так и забилось. Конечно, зрелище живого города никак не
напоминало ту гравюру, по которой они столько раз «гуляли» с мистером Керком,
когда он рассказывал о достопримечательностях, а все-таки она узнала купол
собора Святого Павла, который гигантом вставал над всеми другими зданиями.
Через несколько минут взору открылось Вестминстерское аббатство, а затем и
другие церкви и башни, парки и рощи, окружающие Лондон… Город изумлял своей
огромностью: тут все было колоссально-величаво, неизмеримо, беспредельно.
Марина с удовольствием вспомнила, как Десмонд предупредил
Сименса о том, что они задержатся в Лондоне не меньше чем на два дня. Мисс
Марион придется посетить Бонд-стрит, ибо с ее багажом произошла неприятная
история… ну и так далее.
Сумерки сгущались, синие силуэты таяли в вечерней синеве. И
вдруг – Марина ахнула – то там, то здесь засветились фонари. Оказалось, что их
здесь тысячи, и, куда ни глянешь, везде пылали светильники, которые вдали
казались беспрерывной огненной нитью, протянутой в воздухе. Не сдержав
удивления, она всплеснула руками.
– Восхитительно, не правда ли? – послышался негромкий голос
за ее плечом. – Несколько лет назад некий прусский принц прибыл в Лондон. В
город он въехал ночью и, видя яркое освещение, подумал, что город иллюминирован
для его приезда.
Марина хотела пропустить реплику Десмонда мимо ушей, но
вдруг вспомнила, что она за день ему и слова не сказала. Сименс небось уже
голову ломает над странными отношениями кузенов, наверное, делает скидку на
русскую дикость. Ну и шут с ним! Так ничего и не сказав, она снова уткнулась в
окно, однако карета уже остановилась перед отелем.
Следующие два дня и впрямь увенчались оргией покупок. А до
тридцать первого июля осталось уже на четыре дня меньше!
Глава 8
Родственники и родственницы
Они двигались на запад, и дыхание моря становилось все
ощутимее.
– Я бы предпочел корабль, – сказал Десмонд Сименсу, –
быстрее, удобнее…
– И опаснее, – добавил тот.
Марина не могла не согласиться. Ужас и безнадежность,
пережитые во время шторма, порою воскресали в душе, и она думала, что природа
славно подшучивала над ней в последнее время: в ночь ее похищения выдалась
устрашающая вьюга; для того, чтобы к ней вернулась память, был устроен
внезапный шторм; а для того, чтобы Маккол мог закрепить свои права на нее,
наступил столь же внезапный, почти неестественный штиль. Надо думать, тридцать
первого июля будет иметь место настоящее светопреставление. Звук и вспышка одинокого
выстрела просто-таки потеряются в грохоте и блеске молний, а струя крови будет
мгновенно смыта ливневым потоком. На меньшее Марина была не согласна! Пока же
она предпочитала, чтобы сияло солнце.
Ей никогда не случалось задумываться о свойствах своего
характера; сама она считала себя существом довольно унылым, хотя порою и
вспыльчивым до безобразия. В жизни ее было так мало радости и любви, что она
научилась ценить самые малые их проявления, и даже в дождливый, промозглый
октябрьский день ее способен был привести в восторг и умиление желто-алый
кленовый лист, прилипший к стеклу, словно последний привет усталого солнца.
Особенно желанным было двадцатилетие – далекая звезда, знамение освобождения.
Теперь же прибавилась еще одна, более близкая звездочка –
тридцать первое июля. Мелькнула мысль, что Маккол откажется исполнить
обещанное, однако Марина тут же отогнала ее. Пусть попробует! И вообще – это
когда еще будет! А пока – надо радоваться каждому дню, внезапному путешествию в
диковинную страну Англию, обилию нарядов в баулах, великолепию погоды… Январь
на дворе, постоянно напоминала себе Марина, когда глядела на свежую зеленую
траву, в которой там и сям вспыхивали под солнцем журчащие ручейки: в них
превратился мимолетно выпавший снежок.
Дорога становилась оживленнее. Близ нее виднелись сады,
огороды, жилища. Марина смотрела во все глаза. Ее очаровали сельские домики с
соломенными крышами, оплетенные розами и плющом до самой кровли и густо
осененные деревьями. Постепенно дома делались внушительнее. У них были красные
черепичные крыши, и люди, стоявшие на крылечках, казались одетыми лучше, чем
простые селяне. Они приветливо махали проезжающей карете, и Марина заметила,
что Десмонд иногда машет в ответ.
«Какие приветливые здесь люди, – подумала она, не удержавшись,
чтобы, в свою очередь, не помахать очаровательной девчушке с волосами, как
белейший лен. – А кузен-то небось возомнил, что они его встречают. Ну в
точности тот немецкий принц, который вообразил, что фонари в его честь горят!»
– Мы есть близко, – вдруг обратился к ней кузен, и Марина
вздрогнула от неожиданности: тот заговорил по-русски. Очевидно, чтобы не понял
Сименс, скромно притулившийся на боковом сиденье. – Просить вас хорошо себя
вести с мой дядючка, тетучка и мой слуги. Понимайте?
– Понимайте, – обреченно кивнула Марина. – Значит, и у вас
тоже имеются дядючка и тетучка? Никакого от них спасения! О господи, не могла
я, что ли, попасть к другому лорду, сироте круглому?!
Десмонд воззрился вопросительно, и Марина поняла, что
сказанное ею – за пределами его понимания.
– Потерплю, – отмахнулась она. – Но ты мне за все заплатишь!
– О, yes, – пробормотал Десмонд, и Сименс, напряженно
вслушивавшийся в непонятную речь, облегченно вздохнул, услышав знакомое слово.
