На крыльце стояла женщина, и первым чувством Марины при виде
ее было изумление: еще одна брюнетка! Девушка сбежала с крыльца, солнце
заиграло в ее волосах, и Марина увидела, что они не черные, как у красотки
Агнесс, а темно-каштановые. Незнакомка была необыкновенно изящна и миниатюрна.
На одном из ее пальцев сверкал изумительный бриллиант. У нее были огромные
голубые глаза, точеные черты, зовущий рот. Пурпурная шаль, красиво
задрапированная вокруг стана, бросала теплый розовый отсвет на ее лилейные
щеки.
Марина вдруг ощутила себя простушкой в своем новеньком
муаровом платьице соломенного цвета, покрытом испанским кружевом, с гирляндою
фиалок на подоле. А ведь еще утром оно казалось ей восхитительным, и Марина
вполне вошла в образ красивой, кокетливой, богатой кузины. А теперь обнаружила,
что смотрит на незнакомку с тем же испуганно-завистливым выражением, с каким
смотрели все остальные женщины, от старушки Урсулы до горничных. В том числе
Агнесс, глаза которой наполнились слезами, когда незнакомка вдруг оказалась в
объятиях Десмонда.
Девушка едва доставала ему до середины груди, и Марина
почувствовала себя не только невзрачной, плохо одетой, с тусклыми русыми
волосами, но и верстой коломенской к тому же. И ей почему-то захотелось
плакать…
– Джессика, – пробормотал Десмонд, обнимая хрупкие плечи,
обтянутые сверкающим черным шелком. – Я не ждал увидеть тебя здесь…
Красавица рыдала, будучи не в силах справиться со слезами.
Деликатный Сименс, словно заботливый пастух, погнал в дом прислугу, вовсю
глазевшую на господ. Агнесс шла последней, все время ревниво оглядываясь, и
Сименсу пришлось втолкнуть ее в дверь.
– Ты приехала встретить меня, Джессика? Как мило, –
продолжал бормотать Десмонд, и Марина подумала, что никогда еще не видела его
столь озадаченным.
– Джессика теперь живет у нас, – пояснил Джаспер, с
непостижимым выражением озирая племянника. – Дом ее сгорел, миссис и мистер
Ричардсон погибли при пожаре, ну и…
– Какое несчастье! – перебил Десмонд. – И какое счастье, что
ты осталась жива! Тебя не было дома?
Джессика кивнула, еще крепче прижавшись к Десмонду.
– Джессика была у нас, – возвестил Джаспер. – Они с
Алистером намеревались объявить о помолвке, но примчался верховой и сообщил,
что Ричардсон-холл сгорел… А назавтра погиб Алистер. – Он резко отвернулся, и
Марине показалось, что «дядючка» раздосадован.
– Алистер… О, мой Алистер! – глухо выкрикнула Джессика, с
такой силой цепляясь за плечи Десмонда, что ее тонкие пальцы побелели.
– Какой кошмар! – выдохнул Десмонд. – Я вижу, у тебя на
пальце фамильное кольцо леди Маккол… – Он побледнел, и в глазах его появилось
такое растерянное выражение, что Марина пожалела бы его, если бы могла жалеть
своего погубителя. – Так ты была невестой Алистера? Я не знал. Мы всегда любили
тебя как сестру. Алистер – как младшую, я – как старшую.
«Ему двадцать пять, а брату, помнится, было тридцать.
Значит, ей двадцать шесть – двадцать восемь, – с острым чувством превосходства
подумала Марина, которой в сентябре исполнится двадцать. – Безнадежная старая
дева! И ясно, почему на ней черное платье: траур».
Непонятная тревога прошла, теперь она могла с искренним
сочувствием смотреть на узкие плечики, дрожащие от рыданий под ладонями
Десмонда.
– Алистер! Мой ненаглядный Алистер! – Рыдая, Джессика
отстранилась, заломила руки и бросилась в дом, верно, в полном отчаянии.
И вдруг Урсула, доселе стоявшая недвижимо, как статуя,
воскликнула с тем же отчаянием: «Брайан! Мой ненаглядный Брайан!» – и тоже
кинулась во всю прыть в замок, но остановилась на крыльце, согнувшись, закрыв
лицо руками.
Десмонд и Джаспер переглянулись. Десмонд шагнул было к
Урсуле, но дядюшка шепнул:
– Она сейчас успокоится. Утешать ее бесполезно, все проходит
само.
– Она очень постарела, – тихо сказал Десмонд.
– Еще бы, – пожал плечами Джаспер. – Она не может забыть
Брайана, а тут смерть Алистера, да накануне помолвки. Мы все потрясены.
– Теперь мне понятен… э-э… взвинченный тон твоего письма.
Иметь дело с двумя покинутыми невестами… Представляю!
– Пока нет, но у тебя все впереди, потому что это отныне
твои заботы. За что я и благодарю бога! – Нотка с трудом сдерживаемой ярости
прозвенела в голосе Джаспера.
– Вот даже как? Значит, все по-прежнему? – спросил Десмонд,
бросив на дядюшку острый взгляд. – Ты терпеть не мог Алистера, теперь
ненавидишь меня? Но ведь мы не виноваты в том, что дед завещал, чтобы после
смерти моего отца Маккол-кастл перешел к его сыновьям, минуя тебя?
– Это против всех правил, – глухо пробормотал Джаспер. –
Против закона, чести, совести! Старик невзлюбил меня за то, что я один
осмеливался с ним спорить! Твой отец слова поперек не решался сказать, хоть и
ненавидел его так же, как я. Но он был хитер, оттого и слыл любимчиком, в то
время как я…
– Ты уехал, – мягко проговорил Десмонд. – Я знаю, ты
путешествовал, тебя считали погибшим. А когда ты вернулся…
– Можешь не рассказывать мне о том, что я сделал! –
взвизгнул Джаспер.
– Прости, – пробормотал Десмонд.
– Ничего, – тяжело дыша, молвил Джаспер. – Я сам виноват. А
письмо мое… Я был болен, когда писал его.
– Малярия снова? – сочувственно спросил Десмонд, и Марине
показалось, что он жалеет своего странного дядюшку.
– Малярия всегда, – усмехнулся Джаспер. – Приступ следовал
за приступом, Джессика ухаживала за мной. Вообще весь дом держался на ней. Она
страстно любила Алистера, и пережить его… – Он вдруг запнулся, как если бы
забыл какое-то слово, и продолжил несколько невпопад: – Помогли ей только
домашние дела. Ну и Сименс стоял, как скала, благослови его господь.
– О да! Он все такой же! По-прежнему вынюхивает ведьм?
Джаспер на миг приложил палец к губам и нарочно громко
продолжил:
– И все-таки тебе придется очень многое налаживать, ездить в
Лондон.
– Что ж, судьба! – усмехнулся Десмонд.
– Вот-вот. Так же говорил и Алистер, – кивнул Джаспер, и
Марина выронила ридикюль, вздрогнув от неприкрытого злорадства, которое
прозвучало в его голосе.
Дядя и племянник обернулись и уставились на нее с выражением
одинаковой озадаченности: будто на незваную гостью.
– Простите, сударыня, не имею чести… – нетвердо начал
Джаспер.
