Марине сделалось жутко. А что, если никто не возвращался
убрать разбитый фонарь? Что, если фонарь, разговор узницы с Урсулой – все
ночное приключение! – не более чем кошмар, такой же несуществующий призрак, как
леди Элинор, и старик на деревянной ноге, и молодой поэт, застреливший своего
брата?
О господи! Мучительно захотелось оказаться отсюда как можно
дальше. Она поразмыслит обо всем на свободе!
Марина сбежала вниз, толкнула уличную дверь. Та не
поддалась: заело что-то, наверное. Толкнула еще раз, другой – и отошла,
бессильно прислонилась к стене.
Все-таки ей судьба была найти в башне хоть одну запертую
дверь. Ту самую, через которую она сюда вошла, а выйти – не может.
Дверь запер Десмонд. Не нарочно! Заметил непорядок и
устранил.
Звать на помощь Марине не хотелось. До чего же глупо она
будет выглядеть, когда ее освободят! Представился холод в глазах Десмонда, его
презрительно изогнутая бровь: «Вечно вас куда не надо заносит. Не в баню, так в
башню!» Нет, крик она оставит на потом, когда не останется иного способа
выбраться.
Забитое окно, ведущее на галерею, встало перед ее глазами.
Если расшатать гвозди и вытащить пару досок, она смогла бы выбраться и
вернуться в замок совершенно незаметно, по той же лестнице, где они с Урсулой
бегали ночью. Или во сне. Марина верила в вещие сны: ее так уж точно был вещим!
Она помнила голос узницы, нишу, где стояла, и многое другое. Еще раз поглядела
– все на месте. Кроме разбитого фонаря. И кроме Гвендолин…
Но сейчас не размышлять надо, а выбираться отсюда. И поскорее
– холодно!
Не прошло и четверти часа, как ей стало жарко – не то от
усилий, не то от понимания, что они тщетны. В ход пошла ножка сломанного
табурета, потом вторая, третья, четвертая… Все они сломались одна за другой, а
не то что вытащить – даже расшатать хотя бы одну доску Марине не удалось.
Пожалуй, пора уже кричать.
А если никто не услышит? Вот ужас-то! Нет, ночью Урсула
обязательно придет проведать Гвендолин – и найдет Марину.
«Урсула не придет, потому что никакой Гвендолин нет на
свете! – сердито сказала себе Марина. – Ну, кричи, кричи давай!»
И все-таки она медлила. Что толку орать в небеса? Лучше
вернуться к нижней двери: там, глядишь, кто-нибудь да пройдет мимо. О господи,
да ведь, кажется, уже темнеет! А если… у Марины подкосились ноги от ужасной
догадки… если Гвендолин все-таки существует, но, как всякий призрак,
принадлежит ночи? И как только тьма вползет через порог, Марина вновь услышит
жалобный плач, увидит тщедушную фигурку Урсулы, брауни на лужайке и, может
быть, даже себя, застывшую в нише, как прошлой ночью…
Марина со всех ног понеслась вниз. И уже открыла рот,
готовясь закричать, но едва не рухнула без чувств от страха – в тишине башни
раздалось хриплое:
– Мя-а-у!
Бредовая мысль, что звук исторгнут ее горлом, что призраки
уже напали на нее и лишили человеческого голоса, на краткий миг залетела в ее
сознание. Но тут же исчезла, когда Марина услышала второе «мяу» и увидела у
своих ног огромного кота. Макбет!
– Ты чего, дурак, орешь? – спросила она сердито. – Напугал
меня до полусмерти.
На сытой усатой морде выразилось совершенно человеческое
возмущение. Очевидно, Макбет не привык, чтобы с ним разговаривали в таком тоне.
Кот повернулся к Марине спиной, брезгливо тряхнул сперва одной, потом другой
задней лапкой, выражая свое глубочайшее презрение неприветливому человеческому
существу, а потом скользнул в узкую щель между досками и стеной.
– Макбет, ради бога! – в панике воззвала Марина, поняв, что
сейчас останется одна. И, с неожиданной силой отшвырнув одну доску, потом
другую, ахнула, увидев невысокий лаз в пол-аршина шириной. Не самое просторное
отверстие, однако вполне достаточное, чтобы протиснуться человеку. Что Марина и
проделала незамедлительно.
Пробежав несколько шагов на полусогнутых, она вдруг ощутила,
что потолок поднялся, и осторожно распрямилась, пытаясь проникнуть взором
сквозь тьму. Похоже, она оказалась в подземелье, где вода сочилась сквозь
стены. О господи, не вернуться ли? В башне хотя бы сухо. Куда чертов Макбет ее
завел?
– Мяу! – раздалось у ног.
– Вот что, друг, – сказала Марина любезно. – Ты меня сюда
завел, ты и выводи.
Макбет немедленно ринулся вперед, и ей пришлось припустить
со всех ног. Белый клок тумана мелькал впереди, и Марина старалась не думать,
что не найдет дороги назад. Теперь у нее оставался только один путь – вперед, и
один проводник…
– Макбет! – заорала она в страхе.
– Мяу! – немедленно отозвался кот, будто сказал: «Не бойся,
я здесь».
Макбет откликался всякий раз, когда Марина пугалась, и роль
проводника выполнял исправно. Вскоре под ногами стало сухо, пол начал
повышаться, и наконец Марина споткнулась о ступеньку. Лестница!
Она была такая же винтовая, как в башне. Может, кот привел
ее в другую? Хорошо бы: она обитаема, там комнаты Джессики и, кажется,
Джаспера. Там-то уж, если Марина начнет кричать, ее наверняка услышат. И вдруг
она осознала, что Макбета впереди нет.
– Кис, кис! – окликнула Марина, на нелепое мгновение вдруг
озадачившись размышлением, понятен ли английским котам русский призыв.
– Мяу! – послышался отзыв.
Где же Макбет? Его по-прежнему не видать, и голос словно
из-за стены слева доносится. Марина зашарила по камню руками и ничуть не
удивилась, когда наткнулась на две доски. Их удалось раздвинуть и протиснуться
в образовавшееся отверстие.
Потянуло запахом свечей и еще чем-то сладковатым, приторным,
не то духами, не то курениями. А вот и Макбет – спасительное белое облачко!
Марина погладила его и прошептала по-русски:
– Спасибо, голубчик Макбетушко! Век за тебя буду бога
молить.
Однако кот, похоже, понял.
– Мя-а-у! – был снисходительный ответ, в котором Марина
отчетливо различила: «Не стоит благодарности!» Затем он исчез опять, но Марина
успела заметить промельк света, колыханье тяжелых складок – и поняла: теперь от
спасения ее отделяет не стена, а какая-то занавеска, ковер или гобелен.
Раздвинула плотную ткань – и едва не зарыдала от счастья, увидев ярко
освещенную комнату и Макбета, который сидел перед горящим камином и ожесточенно
вылизывался.
На Марину он даже и не взглянул, почитая свое дело
сделанным… однако на нее во все глаза смотрел какой-то изможденный человек,
лежавший в углу на кушетке. Он простер к Марине темную исхудалую руку и едва
слышно шепнул:
