Она была так счастлива, что даже опасные тайны, клубившиеся
вокруг Маккол-кастл, казались ей не стоящими внимания пустяками. Она сейчас же
пойдет к Десмонду и скажет: «Довольно нам мучить друг друга! Зачем еще чего-то
ждать? Я больше не могу таиться. Я люблю тебя. Я твоя и готова всему миру
сказать об этом – хоть сейчас».
– Ох, Глэдис, спасибо тебе за то, что ты сказала!
– Не за что благодарить меня, мисс, – решительно покачала
головой Глэдис. – Не за что! Ах, если бы вы знали… если бы только знали!
Она махнула рукой и пошла к двери, но Марина вскочила и
преградила ей путь.
– Нет уж, погоди! Договаривай! – грозно сверкнула глазами.
– Зря вы допытываетесь, мисс, – шепнула Глэдис, глядя на
Марину с жалостью. – Лучше вам и не знать ни о чем.
– O чем, ну?! – воскликнула Марина, опять исполнившись
яростью и чувствуя, что, ежели Глэдис сызнова примется солому жевать, она
пришибет ее на месте.
– Ну ладно, ежели так угодно вашей милости… – устало сказала
горничная. – Беда в том, что вы опоздали, мисс. Милорд Десмонд, может, и имел
на вас виды, да его уже другая к рукам прибрала. К тому и шло!
– Другая? – слабо шевельнула губами Марина. – Ты с ума, что
ли, сошла?
– Не у меня, а у вас, мисс, верно, в уме помутилось, коли вы
ничего не видите! – вышла из себя Глэдис, от возмущения забыв о приличиях. – Я
вам еще когда говорила: леди Джессика не по себе дерево хочет срубить и на
молодого лорда заглядывается. Вы меня на смех подняли, а теперь… – Она замялась
было, как бы не решаясь продолжать, но, не выдержав взгляда Марины, сунула руку
в карман и вытащила листок бумаги, сложенный вчетверо. – Поглядите-ка!
– Что это? – спросила Марина, глядя на листок с таким
ужасом, словно он шипел и готов был ее укусить.
– Письмо леди Джессики к милорду, – буркнула Глэдис. – И
если я не спятила, не простое письмо, а любовное!
Марина, забыв обо всем, вырвала из рук Глэдис листок. Она
должна знать все!
«Десмонд, после того, что случилось вчера, я больше не в
силах таиться. Был миг, когда мне показалось, что злая участь Алистера настигла
и тебя… и я поняла, что не переживу новой потери. Мне необходимо поговорить с
тобой. Это жизненно важно! Ты и не подозреваешь того, что я хочу тебе открыть.
Сегодняшний вечер перевернет всю твою жизнь и, быть может, наконец освободит от
роковой слепоты, которая ведет тебя к гибели. Впрочем, писать очень долго. Я
все скажу сама. Умоляю не искать со мной встречи днем, не мучить понапрасну, не
выспрашивать, однако ровно в 10 часов вечера я буду ждать тебя в павильоне, в
саду. Приходи. Джессика».
Что ж, листок был вполне невинен. Но к нему прилагался
другой, поменьше, и когда Марина прочла его, она не поверила глазам. Похоже,
многолетняя сдержанность изменила Джессике. Чувства хлынули потоком и подчинили
ее себе. Строчки плясали, буквы разъезжались – она явно не владела собой, когда
писала:
«О Десмонд, мой Десмонд! Довольно нам мучить друг друга. Я
всегда понимала тебя лучше, чем даже ты сам, поняла и теперь. И ты все понял.
Да, я больше не могу таиться. Я люблю тебя и готова всему миру о том сказать.
Если ты захочешь, мы подождем приличного срока, чтобы объявить о своей любви,
но ты должен знать, что я готова принадлежать тебе во всякий час, когда ты пожелаешь
меня. Пусть это свершится сегодня. Я хочу сегодня стать твоей…»
Марина уронила листки. Она почти не дышала от боли. И
почему-то самым мучительным было то, что Джессика почти слово в слово повторила
то, что Марина готова была сказать Десмонду!
Но ведь он женат! Марина ему жена! И она ведь совсем забыла,
что главным условием их договора была свобода ее выбора. Ее! Только от нее
зависит, какая участь постигнет Десмонда 31 июля: венчание или смерть. Ну так
ни то, ни другое! То есть не 31 июля! Лорд Десмонд Маккол обвенчается со своей
русской кузиной Марион Бахметефф… завтра же. В домовой церкви, без соблюдения
дурацких английских приличий. И узнает он о решении своей судьбы нынче же
вечером. Причем не где-нибудь, а в садовом павильоне. В том самом, где ему
назначила свидание Джессика. Да-да, все будет как в романе: дама, явившись на
свидание, застанет возлюбленного с другой… Явившись в павильон в десять вечера,
Марина попадет в самый разгар любовного свидания, которое началось немного
раньше…
Лицо Глэдис, стоявшей с видом печального сочувствия, изрядно
вытянулось, потому что мисс Марион, только что бывшая полумертвой от горя,
вдруг расхохоталась и ринулась к секретеру, где стоял бювар. Обмакнув перо в
чернильницу, Марина перечеркнула в письме цифру 10 и написала сверху размашисто
девятку, а потом, помахав листком в воздухе, чтобы чернила быстрее просохли,
свернула его по сгибам и сунула совершенно ошеломленной Глэдис.
– Вот. Теперь ты можешь отнести его милорду. Иди, что
стоишь?
– Но, мисс! – взмолилась Глэдис. – Второй-то листок остался
у вас…
– Если ты кому-то пикнешь про второй листок… если вообще
пикнешь, что я знаю про письмо… – прошипела Марина, сузив глаза, и Глэдис
начала пятиться к двери. – Убью, так и знай! – закончила Марина сурово и
просто.
И Глэдис, очевидно, поверила, потому что в следующую же
минуту ее и след простыл. Стоптанные каблучки туфелек Джессики дробно
затопотали по коридору, а Марина первым делом подошла к камину и швырнула в
огонь любовные бредни «неутешной вдовы». Как ни странно, ей стало легче.
Оставшееся время прошло в нетерпеливом хождении из угла в
угол. Марина не спустилась к чаю, не вышла обедать. Еду на подносе ей принес в
комнату лакей, сказав, что Глэдис отпросилась в деревню навестить заболевшего
отца. Передала ли девушка письмо? Прочел ли его Десмонд?
Едва стрелки на часах, стоящих в углу комнаты, задрожали на
половине девятого, Марина бесшумно, будто пресловутый призрак леди Элинор,
понеслась по коридору. Из бокового хода прянул ей под ноги Макбет, который
словно бы учуял очередное приключение и норовил принять в нем участие. Но
Марина, соскучившаяся по своему пушистому приятелю, лишь приостановилась –
погладила кота, почесала его за ушком… и сурово сказала: «Брысь!» А затем
прямиком побежала в сад, решив явиться на место свидания раньше Десмонда.
Павильон, о котором шла речь, она давно приметила: изящный,
округлый, в греческом стиле, напоминающий некий чудный маленький храм. И
почему-то он напомнил Марине баньку в бахметевском саду, где она когда-то
ворожила на свою судьбу… Вон чего наворожила!
