Все взорвалось у нее в голове. А затем что-то больно ударило
Марину в спину, и она обнаружила, что лежит на ковре, а левая ее щека горит и
наливается болью.
Десмонд ударил ее! Все теперь кончено меж ними!
На Марину навалилось горе, для которого мало слез. Нет, не
оплакать боль, невыносимую боль, пронзившую все ее существо.
А Десмонд распахнул двери, выглянул. Ему стало стыдно, не
услышал ли кто скандал, который они устроили друг другу. Только одно его и заботит:
честь Макколов! Можно делать все, что угодно – но шито-крыто. Выходит, он и
правда унес Марину из парка лишь для того, чтобы слуги не увидели ее в
непотребном виде.
Ей захотелось умереть прямо сейчас, немедленно. Марина
повернула голову, зашарила пальцами по ковру. Стекло, осколок стекла… Она стала
поднимать руку – и замерла, вдруг ощутив, что Десмонд рядом.
– Ого! – недобро усмехнулся он. – Да вы, я вижу, вооружены?
Намерены отомстить обидчику, да? Ну, этим вы меня только оцарапаете!
С легкостью вынул из ее пальцев осколок, и не успела Марина
огорчиться потерей, как ощутила прикосновение чего-то тяжелого и холодного.
Рукоять кинжала!
– Вот так, – одобрительно кивнул Десмонд, – держите крепче.
Заносите и бейте. Я даже наклонюсь, чтобы вам было удобнее. Куда желаете
ударить? В сердце или в горло? Ну же, Марион, смелее!
Марина непонимающе смотрела, как он рванул рубашку.
Какая у него гладкая грудь, между шеей и плечом бьется
голубоватая жилка… Ах, приникнуть бы к ней губами! Но нет, нельзя. Любить его
нельзя! Невозможно. Смертельно.
Марина закрыла глаза. Кажется, Десмонд вынул кинжал из ее
дрогнувших пальцев. Кажется, приподнял, прижал к себе, зашептал, касаясь губами
уха, спутанных волос, задыхаясь, не то смеясь, не то… Нет, ей все кажется, все
лишь мнится!
– Прости, что ударил тебя, – бормотал Десмонд. – Но как было
иначе тебя остановить? А если бы кто-то услышал, как ты враз открываешь все
тайны, которые навлекли проклятие на Маккол-кастл, которые стоили жизни
Алистеру, а может быть, и не только ему? Слава богу, в коридоре никого не было.
Может, все и обойдется. Но теперь к страху, который я и так испытываю ежечасно
и ежеминутно, что не успею отомстить за Алистера, примешается еще и страх за
твою жизнь. Ну зачем я принудил тебя сюда приехать?! Но я и не предполагал, что
все так безнадежно запутано! И как тебе удалось до всего дознаться?
Не слыша ответа, он заглянул ей в лицо, и голова Марины
безжизненно упала на его плечо. Трижды волна ярости поднимала ее сегодня – и
оставляла в изнеможении. Теперь она окончательно обессилела.
Десмонд поднял Марину с полу и снова положил на кровать.
Взял из шкафчика другую рюмку, наполнил коньяком. Поглядел на Марину и осушил
рюмку одним глотком. А потом вдруг склонился над Мариной и припал к ее губам.
Губы его были влажны и горьки. Она успела осознать это, и в
ту же минуту его язык проник меж ее губами, принудив их раскрыться, а вслед за
тем ее рот наполнился жгучей жидкостью. Марина вздрогнула, едва не
поперхнувшись, когда коньяк хлынул ей в горло, и вынуждена была торопливо
сглотнуть. «Так вот что он имел в виду…» – мелькнула мысль. В то же мгновение
Десмонд отстранился от нее, и Марина испытала приступ мгновенного,
ошеломляющего одиночества, но тут же поняла, что он оторвался от ее губ, чтобы
сделать новый глоток. И когда коньяк опять попал ей в горло, мгновенно
проглотила его, а прежде чем Десмонд отстранился, сжала губами его язык.
Десмонд издал хриплый, мучительный стон. О нет, не коньяк
вернул ей силы, а его стон подавленного, рвущегося на волю желания!
Марина обхватила его плечи, стиснула, отчаянно боясь, что он
рванется, совладает с собой… но нет, он приникал к ней все теснее, все крепче
вжимался в нее.
И все же Десмонд рванулся —последние остатки гордости ожили
в нем.
Марина плавно повела бедрами, еще крепче прижалась к
Десмонду. А он все еще противился ей… Почему? О чем он думает сейчас, какими
мыслями гонит от себя наслаждение? Какие призраки одолели его?
Хьюго, поняла вдруг Марина. Они не вдвоем в постели, с ними
третий. Десмонд не верит ей, его сковала ревность.
И вдруг свет померк в глазах. Марина вспомнила, что в парке
она выдохнула ему в лицо слова любви, а Десмонд отбросил ее от себя. Тело ее
вмиг заледенело, она замерла.
Губы их с Десмондом еще соприкасались, но теперь они лежали,
как два врага, изнемогшие в смертельной схватке, на миг замершие, чтобы
перевести дыхание, но стерегущие всякое движение другого. Марина поняла: что бы
она ни сделала сейчас, Десмонд не будет удерживать ее. Нечем ему ее удержать!
Марина развела руки, Десмонд слегка приподнялся, и она почти
без усилий соскользнула с постели. Ее пошатывало, когда она довольно твердо
двинулась к двери. И ушла. А он так и не сделал попытки ее остановить…
Счастье, что их комнаты поблизости. Никто, ничей любопытный
глаз не успел увидеть, как Марина, совершенно раздетая, вышла из спальни
своего… ну, словом, из спальни сэра Десмонда и вошла в свою дверь.
У нее подогнулись ноги, и она села у двери, не чувствуя
ничего.
В комнате горела только свечечка в ночнике, по сравнению со
спальней Десмонда здесь было темно, однако Марине и слабого огонечка было
много. Хотелось оказаться воистину в кромешной, непроглядной тьме… спасительной
или губительной, кто знает. В такой она пребывала лишь однажды в жизни – когда
блуждала по замковым потайным переходам, ведомая Макбетом. Вот если бы у нее
была такая же дверь за гобеленами, как в комнате Джаспера, она бы вошла в нее и
скрылась бы, заблудилась в переходах, исчезла бесследно, как некогда
злополучный сэр Брайан, оставивший бедняжку Урсулу убиваться по себе. А кто будет
убиваться по ней? Да никто. Десмонд в конце концов сдастся на милость Джессики
и обвенчается с ней в домовой церкви Маккол-кастл. Везет же Джессике! И Десмонд
будет принадлежать ей, и соперницу она довела до того, что та готова живьем в
могилу зарыться. Как же расчетливая Джессика не распорядилась отвести мисс
Марион комнату с потайной дверью, ведущей в лабиринт, во тьму… в никуда?
Впрочем, в этой части замка тайных дверей нет. Только в той, где живут Джессика
и Джаспер.
Джессика и Джаспер…
Марина с трудом поднялась, доплелась до кровати, ощупью
забралась на нее и зарылась в одеяла, перины, подушки, медленно согреваясь.
Однако дрожь так и пронизала ее, едва лишь в мыслях встретились два имени –
Джессика и Джаспер.
