В прошлый раз они с Джессикой неспешно доехали до деревни
часа за два. Но сейчас, припустив рысью, Марина надеялась, что понадобится не
более часу. И все же может статься, она уже опоздала и не найдет ни Флоры, ни Элен,
то есть Алана. У Джессики длинные руки, и если она дотянулась до Гвендолин,
почему бы ей не достать в конце концов и сына несчастной? Хотя вряд ли. Хьюго
ведь в заточении, а кто еще впутается в такое грязное дело… Не Десмонд же!
Правда, остается еще Джаспер.
Марина принялась размышлять. Она много чего узнала нынче
ночью от Урсулы о Джаспере. Хорошо, если старая леди права и у него недостанет
сил поднять руку на женщину, которая много лет была его верной подругой. Но кто
их поймет, Макколов! Много до чего доводит их любовь к фамильному достоянию.
Она влетела в деревню на всем скаку, но сдержала коня,
увидев, что люди, одетые в черное и толпящиеся тут и там, поглядывают на нее с
недоумением и даже страхом. Окна домов тоже были обвиты черными лентами, и
Марина сообразила: деревня в трауре по Урсуле. Не диво, что люди на нее
пялятся, она ведь живет в замке, а почему-то не в черном платье.
Доскакав до хорошенького серого домика, увитого плющом,
Марина перемахнула через изгородь и лихо выпрыгнула из седла, заметив, как
чей-то белый чепец мелькнул за углом дома.
Покосившись на траурный бант над дверью, вбежала в дом,
радуясь, что здесь все так тихо, мирно, чисто. Пролетела через комнату прямиком
в угол, к розовой колыбельке. Нагнулась и замерла: та была пуста.
– Флора! – выдохнула Марион. – Алан!
Вроде бы не случилось ничего особенного: ну, Флора с
ребенком куда-то вышла или на кухне кормит дитя, – однако Марина отчего-то
вдруг страшно испугалась и едва не подскочила с криком, когда кто-то пискнул за
ее спиной. Круто повернувшись, увидела старушку, Флорину матушку, которая, сидя
на своем привычном месте у камина, в страхе глядела на нежданную гостью.
– Где Флора? Где ребенок? – воскликнула Марина, бросаясь к
старушке так стремительно, что зацепила ногой какую-то корзинку. Женщина,
вжавшись в спинку кресла, рукой заслонилась от нависшей над ней растрепанной,
возбужденной гостьи.
Марина пригладила волосы, выпрямилась.
– Прошу прощения, я не хотела вас напугать. Но мне очень
нужна Флора.
– Ее нет, мисс, – дрожащим голосом отозвалась старушка. – Не
угодно ли выпить сидра? В прошлый раз он пришелся вам по вкусу.
– О, так вы меня помните, – пробормотала Марина, вглядываясь
в невинные серые глаза, такие же, как у Флоры.
– Конечно. Вы русская мисс из замка, вы приезжали вместе с
леди Джессикой. Леди была очень добра и подарила девочке чудесное яблоко. Так
как насчет кружечки сидра?
– Благодарю, как-нибудь в другой раз, – нетерпеливо дернула
плечом Марина. – Мне очень нужна Флора! Где она?
– Да где же ей быть, скажите на милость? – Седые брови
высоко поднялись. – Конечно, в замке.
– В замке?!
– Ну да, мисс! – закивала старушка. – Леди Урсула, страдалица,
померла – упокой, господи, ее светлую душу… Я была кормилицей молодого лорда
Алистера, а стало быть, моя Флора – его молочная сестра. Леди Урсула знала ее с
младенчества, они крепко любили друг друга, поэтому Флора, узнав о смерти
бедняжки, побежала в замок.
Марина с досадой прикусила губу. Похоже на правду. Такой
поворот событий почему-то в голову Марины не пришел. Такая уж у нее неразумная
голова! Но делать нечего, придется обходиться тем, что есть.
– Очень жаль. Я ведь затем и ехала, чтобы позвать Флору в
замок, а получилось, что мы с нею разминулись. Ничего страшного, я вернусь – и
мы повидаемся. Однако мне хотелось бы взглянуть на красоточку Элен. Вы
позволите?
– Так ведь Флора взяла малышку с собой! – вскрикнула
старушка, всплеснув руками. – Как принесли нам записочку от леди Джессики, мол,
так и так, у нас несчастье, а потому приезжай, Флора, в замок и крестницу
бедняжки леди Урсулы, маленькую Элен, с собой возьми, так Флора и… – Она
осеклась.
– И – что? – тихо спросила Марина, но старушка не ответила.
Марина покачала головой. Ох и ясные, ох и честные глазки у
бабули! Врет мастерски. Ну что ж, ей было где научиться: небось пожила в
Маккол-кастл, переняла привычки его обитателей. А все же немножко
перестаралась, пересолила свое лживое кушанье! Не скажи она, что Флора поехала
по зову Джессики, Марина, может быть, и проглотила бы вранье, столь похожее на
правду. Но Флора ведь Джессику знает как облупленную, насквозь ее видит. Разве
что в припадке безумия она отозвалась бы на ее зов, вдобавок потащив за собою
Алана прямо в логово хищников. И сама бы туда не сунулась. Так что нечего
Марине сетовать на свою глупость: и в помине нет Флоры в замке, и Алана там
нет. А вот где они?
Старушка крутила веретено с такой скоростью, что только пыль
летела. И пальцы у нее ловкие, и язык. Пожалуй, бесполезно ходить вокруг да
около, с ней надо говорить прямо.
Марина сунула руку в карман, выхватила оттуда сложенный
вчетверо листок и протянула старухе:
– Вот, поглядите-ка.
Та опасливо взяла листок, повертела в сухих, скрюченных
пальцах, вдруг до боли напомнивших Марине руки Урсулы.
– Письмецо, что ль? Но ведь читать-то я не умею.
– Неважно, – отмахнулась Марина. – Я сама вам прочту.
Слушайте!
Она развернула листок, с трудом сдержав слезы при взгляде на
каракульки Урсулы, и начала читать:
«Дорогое дитя мое, Флора! Дела наши могут стать совсем
плохи, а потому лучше бы тебе сейчас уехать и взять с собою Алана. Доверься
мисс Марион – она твой и мой друг и желает того же, чего желаем мы:
справедливости для Алана и счастья для Десмонда. Она знает о тебе все, что знаю
я. Она согласилась сопровождать тебя в Брайтон, где ты поживешь у миссис
Беркли. Эта дама тебе знакома; думаю, и она тебя не забыла. Когда-то она была
мне единственным другом, пока в Маккол-кастл не поселилась известная тебе особа
и все у нас не пошло кувырком! Сошлись на меня при разговоре с миссис Беркли,
оставайся у нее, покуда я не позволю тебе вернуться. Храни бог тебя и Алана. Урсула
Маккол».
Марина замолчала. Старуха глядела на нее с тем же рассеянным
выражением.
– Вы слышали? Урсула послала меня передать это Флоре, и вы
должны…
– Одного я в толк не возьму, – перебила ее матушка Флоры, –
как же леди Урсула сподобилась письмецо сие написать? Она ведь упокоилась,
страдалица.
