Парни молча переглянулись и, не мешкая, поспешили к берегу. Шли сторожко, держа оружие наизготовку, но так и не видели ни единой живой души. Степь молчала, пристально и недобро глядя в спины уходящим.
* * *
Почти у самой ограды, чуть в стороне от семейных жилищ, выстроен еще один большой дом, в котором могло жить без малого сотня человек. В доме ночевали одинокие мужчины, которые по какой-то причине не имели семьи.
Сюда же поселялись и сироты мальчишки, которых в роду было немало.
Девочки, даже оставшись без родителей, продолжали жить в семейных домах, переходя к кому-нибудь из родственников, а мальчишки уходили сюда. Таши обитал здесь уже третий год.
Жизнь в доме шла шумная и озорная, потому и дом стоял на отшибе. В просторном жилище складывались отношения между парнями, и при желании можно было увидеть, кто через десяток лет будет водить отряды в дальние походы, а кому всю жизнь провести неудачником. Недаром называлось это строение «Домом молодых вождей», и большинство мальчишек, подходя к заветному возрасту, добивались позволения жить не под родительским кровом, а среди холостяков и сирот.
Кухарничали в «Доме молодых вождей» все женщины рода по очереди.
Готовились к этому делу заранее, старались показать все свое искусство, ведь именно молодые мужчины ежегодно летом определяли Мокошь – лучшую хозяйку. В ее честь жгли костры, ей подносили огромнейшие венки, сплетенные из мяты и тмина, и бывало, много лет спустя старухи выясняли промеж себя, кто из них и когда был назван лучшей стряпухой.
Последние два года душистые венки приносились к дому Латы, матери Уники. Завистливые соседки шептались, что не умение Латы тому причиной, а красота дочери. Невеста растет – всем глазам загляденье, недаром Тейко – лучший из молодых охотников, третий год на смотрины не ходит, жениться отказывается, ждет, пока подрастет Уника. Недолго ждать осталось: осенью подрежет колдун непокорные смоляные волосы, а через недельку и время свадеб подойдет. Кому как не Тейко Унику взять? Больше некому.
Таши, слыша краем уха бабские пересуды, чернел лицом, но молчал.
Ничего тут не исправишь, не стоит и пытаться. Власть в роду держат мужчины, а родство считается, как с древних времен повелось – по матерям.
И если смотреть по женской линии, то они с Уникой идут от одного корня.
Хотя родство там такое, что без бубна не сразу и вспомнишь, но закон твердит безотступно: хоть плачь, хоть вой, хоть башку о камень рассади, а нельзя родственникам жениться.
У самого Таши судьба и того ясней расписана. Другие парни ждут испытаний с радостью, а он – со страхом. Хотя и боль может терпеть не хуже других, и копьем владеет, и боло кидает за сто шагов, а в стрельбе из лука разве что один Туна превзойдет его. Этих, обычных испытаний Таши не боялся, и если бы на том и кончился обряд, то ждал бы его Таши с тем же нетерпением, что и другие юноши. Но у него впереди еще одно испытание – тягостное, неизбежное, которое не отложишь на год, и которого со страхом и подхихикиванием ждет весь род. Прежде чем слепой Матхи на ощупь вытатуирует у него на груди изображение зубра, Таши должен доказать, что он не мангас.
Страшное это слово: ублюдок, помесь человека с чужинцем, хуже зверя, гаже последнего трупоеда, опасней ночного демона.
Есть лишь один способ доказать, что ты настоящий человек. Природа жестоко мстит осквернителям естества, лишая ублюдков способности к продолжению рода. Тот, на кого пало тяжкое подозрение, должен доказать сородичам, что он способен быть мужчиной. Ему не будет позволено остаться холостяком. Едва окончатся обычные испытания, старики бросят жребий, и кто-то из молодых и бездетных вдов должен будет лечь с Таши на глазах у всех собравшихся, чтобы он мог утвердить свое право называться человеком.
Если все кончится благополучно, эта женщина и станет его женой; иного выбора нет.
Сейчас в селении было три рано овдовевших женщины, и Таши с ужасом гадал, какую из них предки предназначат ему в супруги. С тем же трепетом смотрели на него при встречах вдовы. Не то страшно, что у всех на глазах придется совершать тайное, а жутко лечь под мангаса. Откроется истина, мангаса прикончат, а с ней что? Даже если жива останешься, вовек не смоешь клички «Мангаска», и жизнь уже никак не устроишь.
Мерзостный обычай, жестокий, но необходимый. Оставишь живым мангаса, и однажды он уничтожит весь род. Мангас жалости не знает, а вот силы, хитрости и недоброй магии в нем столько, что хватит на десятерых. Хорошо еще, что редко выпадают такие испытания, один только Ромар помнит, как это было. Тогда испытание кончилось удачно: сын мудрого Пакса и чернокожей женщины оказался человеком. Он прожил долгую жизнь, имел много детей.
Уника, да и не только она, несет в себе частицу его крови. Может быть, поэтому она и не верит, что Таши мангас. При встречах приветлива, в разговорах ласкова и улыбчива. И от этого еще сильнее мучает Таши горечь.
А Ромар так и не скрывает, что именно в память о той истории уговорил сородичей оставить жизнь Таши, когда тот только родился. Его мать была уведена неведомым племенем и сумела бежать в родные места лишь через полгода, будучи уже беременной. Что за люди ее украли? Известно лишь, что они высоки ростом и волосаты словно горные великаны. И хотя по рассказам несчастной женщины волосатые хорошо сложены и не только знают огонь, но и камень шлифуют, и луками владеют превосходно, но все же никто не мог поверить, что это настоящие люди. А Ромар поверил и убедил остальных ждать, пока не наступит время испытания.
Почему-то Таши был твердо убежден, что испытания ему не выдержать. И не потому, что не способен быть мужчиной, а просто не станет он этого делать… Пусть лучше убьют.
Поздно вечером Таши вернулся в «Дом молодых вождей», поел и сразу улегся спать. И никто из сверстников, ни единый человек не подошел к нему, не спросил, как ему удалось подстрелить чужака и не случилось ли чего интересного во время облавы.
* * *
На следующий день жизнь вошла в нормальную колею. Вдоль берега были отправлены дозоры, но Таши в них никто не взял – как ни верти, а он еще ходит в мальчишках и не место ему среди воинов. К тому же, начиналась жатва, и каждая пара рук была на счету.
Уборка урожая недаром зовется страдой. Тяжкий это труд, ломотный, не чета иной работе. Но зато и кормит хлеб круглый год, а всякая остальная еда идет к хлебу приварком.
Выходили на жатву всем народом, даже Стакн со своим хозяйством расположился поблизости: сломается у кого серп или расколется било на цепе, чтобы сразу можно починить. Малышня рвала колосья руками, кто постарше – имели серпы, деревянные или из бараньего ребра. Но и у тех и у других край серпа оснащен зазубренными кремневыми пластинками, источенными до изумительной остроты и прозрачности. Чем длиннее накладка, тем вернее работает серп, реже портится, лучше бережет силы.
У Таши был серп редкостный: цельнокаменный, доставшийся от матери.
Изогнутая пластина длинной в ладонь с ровными, один к одному зубчиками срезала колосья словно сама собой. Большой цены вещь. Серп Таши хранил вместе с боевым топором, что выточил под присмотром Стакна, и набором длинных боевых стрел с треугольными наконечниками из желтого кремня.
