Однако, деревянная дверь повернулась на журавелях и Йога, щуря подслеповатые глаза, вышла на приступку.
– А-а!.. – протянула она. – Пожаловали? Ну, заходите…
Таши поспешным движением надвинул шапку и не сумел сдержать вздоха разочарования. Злой колдун по-прежнему обретался где-то вдалеке, а у самой Йоги не было ни единой черной мысли. Обида была, боль, усталость, но настоящей злобы не было.
Внутри изба, почитай что и не изменилась. Вновь, как и в прошлый раз, старуха выставила перед гостями угощение. Таши, чувствуя себя виноватым перед Йогой, старательно нахваливал все, что появлялось перед ним: и жареное, и печеное, и вареное, и квашеное.
– Ну, как сходили? – спросила Йога, когда гости отвалились от съестного.
– Со всячинкой, матушка, – ответствовал Ромар.
– Дурень-то мой вас не обижал? А то как вернулся – все смеется, а дела не говорит.
– Нет, не обижал. Хотя шутки шутить он мастак. Кабы ни был я белый как лунь, то седых волос он бы мне прибавил. Но зато лес стал чище, спокойней ходить будет.
Ромар неторопливо рассказал о путешествии на север: как с ночными карликами схлестнулись, как Слипь видали и Хурака кормили. Рассказал о детях лосося и о том, кто таков северный волшебник. О пещере промолчал и о корявом луке… Таши отметил про себя, что, значит, и ему об этом зря языком трепать не стоит. Пересказал, как род зиму мыкал. Йога вздыхала, терла кулаком под носом.
Потом спросила:
– И куда ж вы теперь?
– А вот и не знаю… – сказал Ромар. – Шли по чародееву душу и думали, уже, что недалеко осталось, а он возьми да и упорхни неведомо куда. Ну а мы к тебе завернули, может присоветуешь что?
Выслушав старика, Йога всплеснула руками, отбежала в дальний угол, порылась там в берестяном коробке, потом повернулась к Таши.
– И вы ради такой мелочи ноги топтали? Эх, мужичье бестолковое!
Привыкли на зверей охотиться, вот иного ничего и не умеете. Хоть бы девчонку спросили, она бы вас бабьей мудрости научила. Не вы должны бегать за ним, а он за вами бегать должен! Ну-ка, поворотись, дылда… – Йога приподнялась и приколола к шапке подвесочку из красноватого сердолика. – И всего-то дел… Теперь, тот о ком думаешь, сам к тебе стремиться станет.
Ох-хо, горе с вами… До такой простоты не додумались: приворотный амулет к шапке подвесить.
– Спасибо, бабушка, – сказал Таши.
Он и впрямь был благодарен, хотя еще месяц назад взревел бы раненым бизоном при одной мысли, что его хотят заставить носить на шапке женскую бирюльку, девичье украшение. А теперь – вроде так и надо, главное, дело сделать, а что для этого нацепить придется, то дело десятое.
– Только смотри, – предупредила старуха, – лиходей теперь на тебя всякую минуту выскочить может. Он, поди, сам не узнает, с чего бы его к тебе потянуло, а ты будь готов: поглядывай зорче. Сами же рассказывали, что он носится быстрей бегучей совы, – Йога почесала любимую бородавку и добавила:
– Ежели он и впрямь такой быстроногий, то как бы он прямо сюда не влетел… Пошли-ка, сердешные на улицу, а то переломаете мне все хозяйство – кто чинить станет?
Ромар с Уникой послушно поднялись и Таши вслед за ними. Выходя из дома, он захватил мешок и проверил, хорошо ли держится за плечами висящая шапка. На улице зорко обвел взглядом светлый небосвод. Нет, все спокойно.
А он уже представлял, как злой чародей, оборотившись грозовой тучей, летит на зов приворотного талисмана…
Таши уселся на завалинку, попытал, крепко ли держится на шапке бирюлька. Эх-ма, еще чуток, и обвешают меня амулетами, словно фигурку Лара перед праздником… Ну да ничего, перетерпим.
Уника сидит у стены, подставив лицо солнечным лучам. На лице бродит затаенная улыбка. Опять, небось, сын завозился в животе, вот Уника и прислушивается, что он там вытворяет. Таши вздохнул. Что за недоля такая?
Унике скоро рожать, а они так и бродят по миру неприкаянно. Скорей бы уж словить поганца, скрутить ему башку, а уж там заживем. Диатритов назад погоним, в их пустыни, дом поставим в поселке. Отдельной семьей жить станем. Все живут на пять семей, а мы – сами по себе – шестой. И пусть кто-нибудь попробует косо посмотреть!..
Йога и Ромар тихонько беседовали. Таши сперва не прислушивался, потом разобрал отдельные слова и насторожился.
– …сама не знаю, как он меня обошел, – жалилась Йога. – Ведь человек с виду, как есть человек! И говорит по-нашему, и одежду носит, и оружие у него человеческое. Потом оказалось, что притворялся – все у них иное. Я и тогда чуяла, что не нашим духом от него пахнет, а как он появится, то обо всем забывала, дурная становилась, ровно девчонка.
Околдовал он меня, что ли? Может и околдовал… Я ведь дверь в избе повесила какую тяжеленную; запиралась от него, так он все равно проходил – сама я отпирала или он через застреху проскальзывал?.. Не знаю.
«Это, никак, она о своем муже рассказывает! – догадался Таши. – Тьфу, погань! Ромар-то зачем слушает?.. головой кивает, соболезнует. Плюнуть бы дуре в морщинистую рожу, чтобы знала наперед!»
– …он меня ни о чем и не выспрашивал, сама, дуреха ему все обсказала, клятвы похерила… За то и мука мне, окаянной! Я уже на девятом месяце была, когда он насмеялся надо мной: показался в своем обличье. Тоже – человек с виду, только рот широкий как у жабы и волосы на голове торчком стоят, а по шее и спине гребнем спускаются. Явился вот так-то, а сам смеется – он смешливый был. Спасибо, – говорит, – за науку, всему ты меня обучила. Теперь мне к дому пора. А тебе – счастливо гнить! Ну я ему и показала, что не всю мою науку он превзошел. Шуганула его так, что он катком до самой реки катился. А что проку? С тех пор так и живу: все входы-выходы заговорила, от людей, от мира затворилась. А как дите родилось, так меня всю опять перевернуло. Ты, вот, меня осуждаешь, а сам бы смог родное дитя в колыбели придушить? Смог бы, а?..
– Я тебя, Нешанка, не осуждаю, – тихо проговорил Ромар. – Я думаю, как нам дальше быть?
Таши с силой выдохнул воздух, успокаиваясь.
Сиди и помалкивай! Ромар лучше знает, что делать. Влез бы сейчас в чужой разговор и все испортил. А Ромар, вот, головой покивал, и о неведомых чужинцах все, что можно выведал. Кто знает, может чародей среди этих чужаков затесался? Трясет гривой на шее, поминает Йогину науку. И еще попомнить надо, что он глаза отводить мастак, настоящим человеком прикидываться.
Таши переменил позу и приготовился слушать дальше.
Однако, беседе было не суждено длиться. Из смородинных зарослей вышел сын старой Йоги.
Мангас шел своей всегдашней танцующей походочкой, чуть ли не извиваясь по-змеиному, руки у него были пусты, и за спиной ничего не было, как бы не через чащу он шел, где безоружный мигом потеряет свою никчемную жизнь, а просто вышел прогуляться в местах знакомых и вполне безопасных.
