Странные существа принадлежат Верхнему миру, здесь они не рождаются, не любят и даже не умирают толком, а лишь иссыхают, неузнаваемо меняются, когда главная их суть гибнет в мире духов. Потому со странными существами люди старались сталкиваться пореже. Здоровались, как всякий вежливый человек здоровается с незлым соседом – и все. Нежить, как правило, выслушивала приветствия угрюмо, но с тем, кто умел поздороваться, вражды не имела. Попробуй чужак искупаться в омуте – омутинник мигом на дно утащит. А свои купаются. Ромар говорил, что дети лосося специальные слова ведают для чарусы и кикиморы, в тайне передают от стариков. Знать бы эти слова, когда через зыби шли…
Древяницы среди странных существ считались самыми дружелюбными. Если плеснуть водой на ствол старого дерева, древяница смеялась и выглядывала наружу. А Уника, когда была ребенком, так даже играла с обитательницей ствола. Древяница выбиралась из расщелины, усаживалась напротив девочки, осторожно протягивала нежные, не знающие работы пальцы, а дотронувшись до Уники, поспешно отдергивала руку, заливалась беспричинным смехом и лепетала что-то вроде: «Сал-ла! Сал-ла!..» А потом вдруг взвивалась и пряталась обратно в дерево. Ни пользы, ни вреда от древяниц не было, хоть и говорили, что они могут рыбу увести или послать богатый улов. И все же, Уника горько рыдала, когда знакомая древяница перестала признавать ее.
Казалось бы, пустяк, а ведь именно с этого начались безумные деяния проснувшегося Кюлькаса.
Уника подошла к дереву, погладила грубую, иссеченную временем кору.
Как давно она была здесь в последний раз! Целую жизнь назад…
Воды у Ромара с Уникой оставались сущие крохи, но всю же Уника откупорила фляжку и осторожно отлив на ладонь несколько капель, брызнула на ствол.
Скрипучий стон раздался в ответ. Морщинистая громада дерева раскололась, выпустив на свет своего обитателя. Корявая фигура, словно вытесанная из тронутой гнилью древесины, взлохмаченные лубяные волосы и горящие безумным углем глаза. Ничей взгляд не мог бы узнать в этом страшилище бывшую красавицу Саллу. И все же это была она.
Двухлетняя засуха покалечила старую иву, и разве что зоркий слепец Матхи мог бы сказать, что стало с истиной сутью древяницы в верхнем мире: жива она или убита тупой мощью Кюлькаса, а ведь от этого зависит, сможет ли ее тень вернуть себе прежний облик, или ей предстоит долго гнить, а потом блуждать над землей бесплотным духом, не способным воплотиться в новое дерево.
Но как бы то ни было, сейчас древяница никого не узнавала и, ведомая долгой мукой, тупо шла, выставив занозистые пальцы, метя в глаза бывшей подруге. Уника отшатнулась, закричала. Что угодно ждала она, но только не этого. Взбесившаяся природа шла на нее, грозя смертью. Древяницы никогда ни на кого не нападали, и потому никто не знал, как от них можно оборониться.
Споткнувшись о корень, Уника упала и в этот момент между ней и страшной неузнаваемой Саллой возник Ромар.
– Уходи! – крикнул он, шагнув навстречу древянице..
Салла, шипя словно рассерженный камышовый кот, прыгнула вперед, впилась в грудь Ромара, но старик не остановился, а сделал второй и третий шаг, оттесняя древяницу к иве.
– Уходи! – снова закричал он, и на этот раз Уника поняла, что Ромар кричит не древянице, которая все равно не разбирает слов, а ей. Уника отползла в сторону, не отводя глаз от сцепившихся противников.
Салла уже висела на Ромаре, терзая его одеревенелыми когтями. Ей нельзя было повредить простой силой, да и не было такой силы у двух измученных путников, а магии в эту минуту древяница не боялась вовсе, и окажись рядом хоть сам неуязвимый Кюлькас, она и на него кинулась бы, терзая каменную чешую колючками коготков.
Непослушными пальцами Уника путалась в узлах веревки, которой была затянута сума. Достать нож, и тогда она сможет помочь Ромару. Ну почему мешок завязан?.. Никогда больше не стану затягивать узел на нем…
Ромар дошагал к дереву, но не остановился, словно грудью хотел своротить наклоненный ствол. Всем телом старый колдун ударил о дерево его взбесившуюся хозяйку. Ствол раскрылся и с тем же тягучим скрипом, которого никогда прежде не бывало, поглотил обоих противников.
– Не надо!.. – закричала Уника. – Ромар, не надо!..
Тихо было вокруг и пустынно.
Уника достала наконец нож, замахнувшись бросилась к дереву:
– Выходи!
Молчание, тишина. Даже вялые листья не шелохнутся на тонких плакучих ветвях.
Уника выхватила флягу, щедро плеснула водой.
– Выходи, слышишь?!
Никакого ответа.
Смирившись, Уника отошла на несколько шагов, присела на пятки.
Страшно было, как никогда прежде. Вдруг вспомнились слова Ромара: «Мы все сделали, что могли. Тебе осталось делать невозможное.» Тогда учитель еще сказал, что она больше не человек, она рука, которая должна нанести удар чудовищу. Кто знает, может быть так и должно быть? Ромар подошел к врагу на расстояние вытянутой руки и подходить ближе не требуется. Дальше двинется рука с зажатым ножом. Знал бы кто нибудь, как страшно быть просто рукой!..
Стараясь ни о чем не думать, Уника отошла от расколотой ивы, подняла мешок и сумку. Перебрала немногие оставшиеся вещи. Какая-то одежда, инструмент… Все это больше ей не потребуется. Сумка тоже почти пуста.
Трещотка осталась и пара орешков. Вот и славно, легче будет идти. До Горького лимана – пять дней пути, но если идти налегке, то можно уложиться быстрее. Уника провела рукой по животу – не получится налегке… этот груз нигде не оставишь. Уложила в сумку флягу и нож, мешок с ненужными вещами пристроила среди корней ивы и, не оглядываясь, пошла в гору.
Все-таки она не утерпела, заглянула по дороге в селение. Без малого за год оставленные без присмотра дома пришли в упадок, хотя ни один еще не обвалился. С чего им рушиться, в такую сушь? Внутри все было разорено, переломано. Укрытые запасы диатриты сумели раскопать и стравить за долгую зиму, Унике ничего найти не удалось. К тому же, все дома были страшно загажены. Засохший кал валялся на полу, в очагах, на постелях.
Удивительно, почему дикарь все, что не может понять, стремится превратить в отхожее место?
Чувство омерзения было так сильно, что Уника ушла из селения, не задержавшись ни на одну лишнюю минуту. Путь предстоял длинный, но простой: берегом бывшей реки до того места, где вправо отходит Истрец, такой же мертвый, как и Великая. А как дойдешь до того места, где приключилось первое большое сражение с диатритами, так идти вдоль старицы, никуда не сворачивая. Истрец сам приведет к Горькому лиману.
Уника достала нож, примостила на ладони, посмотрела, куда укажет острие. Все правильно, и нож туда же показывает… Значит, туда и идти.
Главное, не думать, что случится, когда дойдешь. Рука не рассуждает, она бьет.
Уника уложила нефрит на место, кинула в рот орешек, как был, в скорлупе. Глотнула крошечный глоток воды. Теперь целый день не захочется есть, и вода тоже не понадобится. Туда дойти сил хватит. А обратно, верно, идти не придется.
