Хоббит медленно сполз в образованный двумя стоящими камнями угол, вжался в него спиной. Мир вокруг него менялся — не стало леса и поляны, он увидел высокие белые дюны с одинокими коричнево-зелёными разлапистыми соснами и бескрайнюю голубую равнину и понял, что это — Море, у которого он доселе никогда не бывал. Он сидел на плоском камне у самой воды, печально глядя на набегающие волны. Когда откатывала очередная волна, из белой пены шагах в двадцати от берега выныривал блестящий чёрный край изглоданного морем рифа, и он, сидящий у Моря, швырял камешки, стараясь попасть в этот неровный гребень, прежде чем следующая волна накроет его. Прозрачный язык волны лизнул мелкий песок у его ног, обутых в сапоги, которых он не носил с весны, на плечах была кольчуга, на голове — шлем. Внезапно заболела левая ладонь. Боль была давней и привычной, и он неторопливым, давно заученным движением протянул руку к поясу, и его пальцы нашарили какую-то флягу. Его двойник, сидящий у Моря, знал, что в ней; Фолко же, в лесу, понятия не имел, откуда она взялась. Он медленно отвернул пробку, налил в ноющую ладонь немного остро пахнущего снадобья и стал медленными, плавными движениями втирать его. Всё это тот, другой, проделывал множество раз, но оказавшийся в его теле Фолко мог только гадать, что это значит. Он попробовал пошевелиться — не удалось, тело двигалось помимо его воли. Он понял, что ему остаётся лишь смотреть и слушать, и прекратил попытки. Его руки двигались сами собой, сама собой поворачивалась голова. Что он делает здесь, в этом месте? А это был именно он — это были его руки, хотя на правой прибавился длинный, глубокий шрам, но все знакомые с детства следы ушибов и падений были на месте…
Тем временем за его спиной послышались тяжёлые шаги, под сапогами скрипел белый горячий песок. Сидящий ничуть не удивился — очевидно, он знал их обладателя — и даже не повернулся. На песок упала уродливая тень, и показавшийся странно знакомым хоббиту голос произнёс с необычными для него нотками участия и сочувствия:
— Сильно болит, Фолко-вен?
— Ничего, — медленно молвил тот. (Губы двигались без вмешательства Фолко.) — Сейчас пройдёт… Долго ли ещё ждать?
Слова, произносились неспешно, говоривший знал, чего он ждет, как знал и тот, что сидел у него за спиной. Вместо ответа до его слуха из-за высокой дюны вдруг донеслось негромкое отдалённое пение, потом плеск вёсел, а затем из-за песчаной кручи вышел корабль, которого хоббит до этого тоже никогда не видел; хоббит, но не тот, что сидел у Моря. Длинный, узкий, с высоко задранным носом, украшенным головой медведя, с короткой мачтой с притянутым к рее парусом, корабль шёл на вёслах, выставленных из дыр в верхней части борта, — по четырнадцать с каждой стороны. На носу и на корме маячили какие-то фигурки, размахивающие руками.
Корабль заворачивал прямо к ним. Когда до берега осталось десятка три саженей, в мелкую воду с тяжким всплеском упали прикреплённые к цепям круглые камни, и вслед за ними с носа кто-то спрыгнул. Спустя мгновение Фолко, к своему изумлению, узнал Торина — но почему его друг такой седой и стал вдруг как-то ниже? Торин шёл, раздвигая грудью воду, из-под шлема выбивались серебристого цвета волосы, страшный шрам тянулся наискось через всё лицо, но глаза его весело сверкали, и он приветствовал стоящих на берегу, потрясая высоко поднятым топором. А за ним торопился Малыш, ставший совсем невысоким; он что-то крикнул и лихо свистнул, сунув в рот четыре пальца.
Сидевший за спиной у хоббита встал и подошёл вплотную к воде.
— Ты нашёл их? — заговорил он, обращаясь к уже выходящему на берег Торину. — Ты нашёл их? Они придут?
Весело ухмыляясь, Торин кивнул, шагнул, протягивая к ним руки, и Фолко вновь удивился, как постарел его друг. Губы гнома уже зашевелились, но в это время свет померк, вокруг взвихрились струи синей мглы, и Фолко пришёл в себя…
Он по-прежнему сидел, забившись между двух составленных вместе серых камней, а над ним застыли гномы. Солнце било прямо в лицо — судя по всему, уже миновал полдень. Кружилась и ныла голова, но боль быстро проходила, и хоббит почувствовал, как тело неожиданно быстро наполняется новыми силами и бодростью.
Не сразу, пробиваясь сквозь ещё не отступившую завесу в памяти, он рассказал товарищам обо всём, что случилось.
— Да, не зря мы на твой кинжал дивились, — в изумлении покачивая головой, проговорил Торин. — На этом месте — добрые чары, кем бы они ни были наложены. Но только что значит это твоё видение?
— Что у нас ещё долгий, очень долгий путь и что он не пресечётся в ближайшем будущем, — задумчиво проронил Малыш.
— Хм, интересно, ты видел то, что точно будет или что может быть?
— Даже магическое зеркало Галадриэли показывало лишь то, что может случиться, если ты будешь действовать так же, как мыслишь во время гадания, — развёл руками Фолко. — Впрочем, бывает так, что тебе деваться некуда… У Фродо и Сэма, похоже, не было выбора — они должны были дойти любой ценой. А мы? Разве на нас лежит сейчас столь же ясный Долг?
— Хотел бы я знать, что это за уродливая тень, как ты сказал, — проворчал Малыш. — И голос, говоришь, не то чтобы незнакомый?
— Ладно, изощряться в догадках можно бесконечно, — поднялся Торин.
— Пойдём как шли, будем судить по совести и стараться повсюду отделять добро от зла — и посмотрим, к чему мы придём… Фолко, ты в порядке? Мы изрядно перепугались, когда ты исчез — да по следам нашли, утро выдалось росное.
— Нет, со мной всё хорошо, — легко вскочил хоббит. — Но кто всё же устроил это место?
— Может, это могила? — предположил Малыш. — Уж больно смахивает…
— А может, и нет, — пожал плечами Торин. — Но мне ясно, что здесь не обошлось без эльфов! Кому же, кроме них? Не Саруману же…
Фолко задумался. С ним творилось нечто странное, словно те два хоббита, на которых разделился он, — один постаревший, много повидавший и понявший, и другой, нынешний, — никак не сольются вновь в одно целое. Его слух и зрение заметно обострились; уже сейчас он мог по желанию сосредоточиться на едва слышном шевелении какого-нибудь жука в траве и уловить все тончайшие изменения в этих звуках; его глаз мог видеть гораздо дальше, чем прежде…
Они пробыли ещё некоторое время на этом удивительном месте, хотя давно было пора в дорогу, но здесь дышалось необыкновенно легко, в воздухе было разлито чудное благоухание, теперь уже не вызывавшее головокружения. И единственное, что насторожило хоббита, — когда на мягкой земле возле лесного ручейка он увидел след огромной волчьей лапы… След был старым и уже оплывшим, но хорошо заметным.
Минуло ещё два дня. Леса остались позади, всё ближе становился исполинский пик покрытого белоснежной шапкой Метедраса; они пробирались вдоль южной границы Дунланда к последним отрогам Туманных Гор. Здесь им встретилось немало летних лагерей и сторожек роханских пастухов, гонявших на приволье холмистых лугов свои великолепные табуны. Один раз их остановил разъезд конных копейщиков; здесь пригодилась подорожная, бережно сохранённая на груди Торина.
