Она закончила разговор и откинулась на подушки, рассеянно блуждая взглядом по интерьеру ее студии-спальни. Ничего не остается, кроме как продолжать работать на заказ. Даже если Роберт продал все ее живописные миниатюры, оставленные в галерее, она и тогда не смогла бы поехать домой, тем более что ее небольшая квартирка в Лондоне сдана до первого сентября. К тому же не в ее правилах расторгать договор.
— Будь он трижды проклят! — пробормотала Эшли, стараясь выдавить из себя хоть каплю искреннего сожаления по поводу того, что ей придется остаться здесь, постоянно подвергаясь нападкам искусителя. Ей это не удалось, и она еще больше расстроилась. У очень многих ее друзей любовные романы шли один за другим, да и чему удивляться, если их жизнь называли не иначе как беспорядочной. Но никто из них не был особенно счастлив. Не произойдет ли и с ней то же самое, если от романа с Робби она сразу перекинется к Лоренсу?
По крайней мере Лоренс не женат, а это уже плюс. Ее отношения с Робертом не дошли до физической близости, но могли бы дойти довольно скоро, если бы Марджи не вернулась домой. Надо отдать Роберту должное, он на этом не настаивал, пока не сознался, что женат. Ей было безумно горько, но уж лучше так, чем иначе. Да и любила ли она его? Когда она уезжала из Лондона, сомнений у нее не было, но теперь ее уверенности поубавилось. А может, она и не знает, что такое любовь?
С безжалостной откровенностью Эшли призналась, что ее страстное влечение (или физическая тяга, как ни назови) к Лоренсу гораздо сильнее чувства, которое она испытывала к Роберту. Если это не любовь, то опасно близкое к ней состояние.
И что ей делать? Остаться здесь и дать возможность Марджи и Роберту обрести супружеское счастье, а ей самой — овладеть своими чувствами? Если она останется, то скорее всего попадет из огня в полымя, то есть в лапы к Лоренсу О'Мэлли. Это было бы пределом глупости.
Пожалуй, чтобы уберечь себя, надо перейти в наступление — ей ведь необходимо еще выполнить этот тройной заказ. Прежде всего нужно избегать неожиданных, застающих ее врасплох встреч. Эта надоедливая Кэтрин толчется здесь очень кстати. С нее довольно!
Чарли женится… И когда он перестанет чудить? Эшли вздохнула, перестала думать об отце и принялась за утренний туалет. Она не должна думать и о Лоренсе, убеждала она себя, стоя под теплыми струями душа. С этого дня для нее существует только ее работа. Пусть у Чарли будет хоть одной вздорной бабенкой меньше.
На вечеринку Эшли не поехала и не стала выяснять, кто на ней будет, а устроила себе на день отгул и отправилась на машине в Таллоу. Там она побродила по антикварным магазинам и барахолкам, но купить себе ничего не позволила — нужно ведь обеспечить Чарли медовый месяц, а то еще придется финансировать его и дальше. Чтобы немножко потешить себя, она в конце концов решилась купить ярко-оранжевую соломенную шляпку, а к ней огромный букет блестящих искусственных цветов, чтобы приколоть на поля. А на обратном пути заглянула в ресторанчик и заказала бифштекс, омара и полбутылки каберне.
Следующие несколько дней прошли в изнурительных трудах над портретом Денни. Теперь Эшли писала уже в студии, выматывая свои силы и терпение ребенка долгими часами работы в помещении. Ела она от случая к случаю, стараясь как можно меньше сталкиваться с Кэтрин и Лоренсом. Зила держала ее в курсе всех домашних дел.
— Теперь ее светлость все свое время проводит в Арклоу, на побережье. Она слыхала, что там обретается кинозвезда, вышедшая за какого-то бесподобного красавца-режиссера. Как же ее звать? Ну, такая рыжая красотка, что до того была замужем за каким-то лордом, а сама бегала за этим режиссером.
В мире развлечений Эшли разбиралась еще меньше Зилы, поэтому они перешли на другую тему.
— Сегодня мы даем обед на двенадцать персон. И все на мне одной, если сама не подыщу себе помощников! Но она-то об этом не думает, уж где там.
Она — это, разумеется, Кэтрин. Эшли уже давно сообразила, что две женщины не ладят. Зила раболепием не отличалась, услужливой была только с теми, кого уважала.
— На задних лапках ходить ни перед кем не стану! — воинственно заявляла она.
Эшли предложила свою помощь. Она знала, что по ночам у Зилы часто сводит ноги судорогой и ей приходится вставать и подолгу ходить, разминая ноги. Но экономка наотрез отказалась от ее услуг.
— Лучше наденьте какое-нибудь хорошенькое платье да повеселитесь на славу, а то вы и так много работаете, хоть всего лишь рисуете картины.
— А может, мне повезти мальчиков в кино? — вслух подумала Эшли.
— Да нет, они собрались навестить своего приятеля в Сент-Мери, его отец разводит гончих какой-то диковинной окраски, голубых, что ли. — Зила пожала плечами.
— Вы смеетесь? — хмыкнула Эшли. — Я-то считала, что гончие бывают только коричневые.
— Да уж, в этом, вы, верно, разбираетесь еще хуже меня, — рассмеялась Зила. — Идите-ка лучше подберите наряд покрасивее, а я поглажу, идет?
Собственно, почему бы ей и впрямь не отдохнуть? Зила права, за последнее время она совершенно вымоталась. Все дни — на природе, все ночи — в студии. Хорошо еще, что Кэтрин не сует носа в ее дела. А Лоренс держит осторожную дистанцию, пока лишь невозмутимо созерцая ее со стороны, и от этого ей делается не по себе, потому-то, наверное, с каждым вечером она одевается все экстравагантнее. Спасибо, что хоть не приходится вести беседу. Тут все монополизировала Кэтрин, разглагольствует до тех пор, пока Лоренс не удаляется после кофе в свой кабинет.
В день званого обеда Эшли все утро провела за портретом Денни, нанося последние штрихи. Денни радовался скорому избавлению от мук, но Эшли чувствовала, что он доволен своим изображением. Окончив сеанс, она решила отдохнуть и, взяв с собой яблоко и кусок сыра, пошла по уже знакомой тропке в глубь сада и растянулась на траве в тени деревьев.
Она была довольна собой. В последнее время пишет она все лучше и лучше; оба портрета можно отнести к бесспорным удачам. Оба! Всем известно, что я сделала только один, не проговориться бы. И хорошо бы дописать второй, прежде чем засяду за портреты близнецов.
Да, строить планы так легко, а на деле с портретом Лоренса ей не справиться, пока ее властно манит его притягательный облик. Она пыталась вытеснить его воспоминаниями о Робби, представляла себе его лицо с ранними морщинками, добрые глаза, чувственные нежные губы.
Все тщетно. Другой образ, более яркий и влекущий, безраздельно владел ее душой и желаниями.
Эшли беспокойно чертыхнулась, приподнялась… и чуть снова не упала а траву: воплощение яркого и влекущего образа стояло, прислонившись к стволу раскидистого дерева. Сколько времени он уже стоит так? Она абсолютно не слышала, как он подошел.
— Что вам нужно? — строго спросила Эшли, щурясь от полуденного солнца.
Такой резкий тон удивил Лоренса.
— Нельзя же так подкрадываться, — проворчала она.
— Простите. В следующий раз прицеплю к ботинкам бубенцы. — Он был в той самой нелепой шляпе, которую она оставила на Горе ящерицы.
