— Знаю. — Скиллудр кивнул. — Но я и так возьму верх. Значит, если ты хоть раз зацепишь меня… я позволю вам уйти, хотя твои новые друзья — и Фарнак, и Вингетор — лишь гнусные предатели святого братства морских танов…
Это было уже нечто совершенно новое. Предатели? Нет, Скиллудр положительно безумен. И он, и все его люди…
И точно.
— Зачем, зачем, тан! — Негодующие крики раздались сразу со всех сторон.
— Они же предатели! Все, как один! На дно их! Сыть для Морского Отца!
— Тихо! — рявкнул Скиллудр. — Тихо! Никто не должен сказать, что я, как трус, уклонился от боя! Слышите? Никто!.. Ты готов? — Он повернулся к хоббиту. — Тогда мы начинаем!
Скиллудр держал клинок острием к палубе.
— Бьемся до моей первой крови. — Скиллудр смотрел надменно, высоко вскинув голову.
— Или до моей смерти?
— Или до твоей смерти, — усмехнулся тан.
— Не слишком-то честно, не так ли?
— Тебе выбирать не приходится.
Фолко молча кивнул. Все, время вышло. Начинаем, сильномогучий тан! И посмотрим, чья возьмет… Страха не осталось, ушла и всегдашняя усталость от бесконечных схваток, где менялись лишь лица противников… Сегодня хоббит бился не затем, чтобы уберечь себя, и это словно вливало прямо в жилы выдержанное крепкое вино.
«Он не враг тебе, ибо не ведает, что творит», — всплыло в памяти.
Скиллудр первым начал атаку. Убийственная сталь ринулась к жертве одним слитным размахом. И Фолко, вместо того чтобы отпрянуть от удара, сам рванулся навстречу. И увернулся только в последний момент — когда острие кинжала уже готово было разрезать его плоть.
Клинок Отрины не подкачал. Скиллудр сумел как-то подставить левую руку — но поздно. Клинок Фолко прочертил длинную кровавую полосу от левого плеча наискосок через всю грудь.
Повисла тишина. Лишь вода плещется за бортом да свистит ветер в снастях. Бойцы остановились. Фолко зажимал левой ладонью кровоточащее плечо; Скиллудр же замер, недоуменно глядя на алую полосу, внезапно перечеркнувшую белизну рубахи.
Кинжал Отрины слабо, чуть заметно светился — под яркими солнечными лучами один хоббит мог уловить эти отблески. Шипела, пузырясь, кровь на лезвии. Откуда ее столько? Ведь порез совсем неглубокий…
От чудесного оружия волнами расходилась Сила, пробужденная к жизни кровью Скиллудра. И Фолко невольно вспомнил слова Хенны, подслушанные в шатре повелителя Юга:
«Свет Адаманта явил мне их…» Как бы не явил он еще и его, Фолко Брендибэка, на чьей груди вот уже много лет висел кинжал с синими цветами на лезвии…
Скиллудр с усилием провел ладонью по лицу — сверху вниз, точно стирая липкую паутину. И когда он заговорил, голос его был голосом прежнего Скиллудра — холодным, спокойным и невозмутимым:
— Прекратить стрельбу.
ОКТЯБРЬ, 4, ЛЕВЫЙ БЕРЕГ КАМЕНКИ, ДЕНЬ ПУТИ ОТ ХЛАВИЙСКИХ ГОР
Эовин и Серый одолели очередную гряду холмов. Перед ними расстилалась обширная, чуть всхолмленная равнина, вся разукрашенная пестрыми пятнами шатров.
— Здесь, — с силой проговорил Серый. — Это здесь.
Эовин придержала коня. За пять дней, что они с Серым пробирались на восток, счастливо избегнув встречи с дозорными отрядами, ее спутник все сильнее и сильнее преображался. Лицо заострилось, щеки ввалились; глаза горели лихорадочным огнем. По ночам он часто бормотал что-то бессвязное — правда, на Всеобщем Языке. Это в конце концов убедило девушку в том, что Серый и впрямь не из расы Перворожденных. На лице его все чаще мелькала странная гримаса — будто он вспоминал о когда-то давно пережитой боли.
— Мне кажется, я вспоминаю… — Серый окаменел в седле, медленно роняя слова и, похоже, нимало не интересуясь тем, слышит его Эовин или нет. — Мы идем прямо на тайное солнце. Оно жжет… оно просветляет… Я помню… войско шло на запад…
— Послушай, нас же заметят! — вырвалось у девушки.
— Пусть. Нам сейчас это даже выгодно.
— Выгодно? Убить ведь могут!..
— Не посмеют, — властно бросил Серый. Ничего уже не осталось в нем от прежнего робкого рыбаря, которым помыкал даже простой сборщик податей.
Осанку Серый сейчас имел истинно королевскую. Остатки одежды — прорванные, прожженные, закопченные — он носил точно пурпурную мантию.
Эовин не осмелилась возражать. Этот человек… он был Силой сам по себе.
В долине раскинулось великое множество шатров. Острые глаза юной роханки видели деловито снующие между палатками и тентами фигурки людей; в разные стороны мчались верховые, протопал даже громадный олифант. Эовин проводила его изумленным взором округлившихся глаз — об олифантах повествовали роханские песни-жесты, но видеть сказочного зверя живьем девушке, понятно, не приходилось.
Незваных гостей заметили очень быстро. Не скрываясь, к двум замершим на гребне странникам ринулась целая кавалькада — не менее полусотни до зубов вооруженных всадников. Приглядевшись, Эовин заметила и двух наездников в коричневых плащах — закутанных по самые брови, несмотря на жару.
— Стадо и погонщики, — презрительно усмехнулся Серый. — Ну, ничего, ничего… Не вздумай только размахивать саблей, Эовин!
Всадники на скаку натягивали луки. Тут собрались не только горбоносые смуглые бойцы и перьерукие, уже знакомые Эовин; были также чернокожие, были желтолицые и узкоглазые — сыны самых разных племен Средиземья.
Кольцо уже сомкнулось вокруг Серого и Эовин, когда спутник девушки внезапно привстал в стременах, гордо поднял руку и воскликнул:
— Проведите нас к Хенне! Мы должны видеть Хенну! — И, почувствовав всеобщее замешательство, с легкой усмешкой пробормотал; — Плохо, плохо их учили! Никогда нельзя слушать то, что говорит враг…
— Проведите нас к Хенне! — вновь крикнул Серый.
Всадники оторопело опустили луки. Обращенные к ним слова они явно не понимали, но вот имя своего повелителя…
Десяток воинов приблизились вплотную; и Эовин невольно поежилась под их жадными, откровенными взглядами, что скользили по ее фигуре. Командир дозорных, статный воин, украшенный сабельным шрамом, отрывисто бросил несколько слов. Серый с усмешкой развел руками и, в свою очередь, заговорил, повторяя сказанное по-харадски.
Командир поднял брови и оглянулся. Один из его воинов — перьерукий — подал коня вперед и быстро шепнул что-то на ухо предводителю.
Началась беседа; Эовин с трудом понимала лишь отдельные слова. Ее спутник, похоже, настаивал, что ему жизненно необходимо поговорить с могущественным Хенной; дозорные же, разумеется, допытывались, откуда и зачем явились пришельцы.
Однако спорить с Серым было нелегко. Он говорил и держался с таким неколебимым достоинством, с такой царственной гордостью и такой великолепной небрежностью, то еле-еле цедя слова сквозь зубы, то вдруг рявкая на переводчика так, что тот невольно съеживался в седле. И наконец…
