* * *
История Вадима Устинова, рассказанная Мишей Доценко в
кабинете полковника Гордеева, вызвала шок и оторопь. Но не у всех. Когда Миша
закончил, возникла пауза, внезапно прерванная звонким хохотом.
– Анастасия, изволь объясниться, – строго сказал
Виктор Алексеевич. – Не вижу ничего смешного в том, что сотрудник
налоговой полиции оказался подонком и убийцей.
– Я не над этим, – всхлипывала от смеха
Настя. – Я подумала, что он ведь не знал истинных размеров тех доходов,
которые получали руководители «Шерхана». У них на зарубежных счетах должны
такие деньги лежать, что можно умом тронуться. Устинов вряд ли знал о них.
Представляю, что с ним будет, когда он поймет, чего на самом деле лишился.
– Очень смешно, – недовольно фыркнул полковник. –
Чувство юмора у тебя, дорогая моя, очень уж специфическое.
– Извините, – пробормотала Настя, с трудом взяв
себя в руки.
– Ну, успокоилась? Теперь отвечай, какие это неучтенные
доходы ты имела в виду, когда говорила про зарубежные счета «Шерхана».
– Дикая история. Поверить невозможно. Но факты налицо.
– Ладно, не пугай.
– Есть в славной стране Японии бездарный писатель. То
есть выдумщик и мастер интриги он блестящий, а вот грамотешки не хватает, пишет
с ошибками, и словарный запас как у младенца. Естественно, общей культуры нет,
образования нет и так далее. Зато честолюбия навалом. И хочется ему славы –
просто смерть. Причем не для богатства, он человек и без того достаточно
состоятельный. Он даже готов приплатить, только чтобы ему славу устроили. И
пишет этот человек свои произведения, а никто их печатать не хочет.
Безграмотно, говорят, нечитабельно, не литература это, а детский беспомощный
лепет. Он уж куда только со своими нетленками не толкался – нигде не берут. И
вот нашелся добрый дядя из России, который купил у писателя на пробу одну
рукопись. Фактически даром взял. Показал дядя-издатель рукопись переводчику,
тот и говорит, мол, плохо это, нечитабельно, хотя и закручено здорово, и
характеры есть, и интриги. И попросил издатель переводчика поработать над
текстом в смысле стиля и культуры изложения. И родился на русском языке первый
бестселлер из новой «восточной» серии. Зачитаешься. Дальше рассказывать?
– И твой Соловьев все его рукописи заново
переписал? – почему-то с ужасом спросил Коротков.
– Еще не все, – усмехнулась Настя. – Он их
много написал, штук тридцать, наверное. Издатели их все купили, Соловьев
перевел и переделал примерно половину. Так что работы впереди – непочатый край,
начать и кончить.
– Теперь понятно, почему они так за него переживали,
боялись, что мы его станем подозревать в убийстве любовницы и помощника, –
протянул Коротков.– Конечно, куда ж им без него?
– Вот-вот, – кивнула Настя. – Но это как раз
не самое интересное. Дальше-то еще лучше было. Узнав, как удачно идет обработка
его рукописей, автор-графоман рождает идею. Впрочем, не знаю, может быть, идея
и не ему принадлежит, а кому-то другому. Рукопись, обретшая приличный вид,
переводится с русского на английский или еще на какой-нибудь распространенный
язык и запускается на мировую арену. Но уже под другим именем. Русские переводы
публикуются под псевдонимом А. Накахара, а все остальные – под подлинным именем
автора, Отори Митио. Улавливаете, в чем фокус?
– Вообще-то не очень, – признался Селуянов. –
А в чем?
– А в том, чтобы завоевать мировую славу. Честолюбивый
он, я ведь уже говорила. И ничего в этой жизни, кроме мировой славы, ему не
нужно. Человек, чьи книги выходят на русском языке под именем Накахара, не
имеет ничего общего со звездой мировой величины Отори Митио, чьи книги
завоевали международное признание, переведены на десятки языков, продаются
миллионными тиражами всюду, кроме, естественно, России, а по каждому из
опубликованных романов снято как минимум по две экранизации – одна на
какой-нибудь американской или европейской киностудии, другая – на Востоке, в
Индии или в Китае. Вот и представьте, сколько гениальный автор с этого имеет.
Но поскольку без помощи издательства «Шерхан» и конкретно Владимира Соловьева
все это сделать совершенно невозможно, то господин Отори Митио отстегивает
почти девяносто процентов своих гонораров тем, чьими усилиями создаются его
произведения в пристойном литературном виде. То есть издательству «Шерхан» и
человеку, переводившему книги с русского языка еще на какой-нибудь.
– На бред похоже, – с сомнением покачал головой
Коротков.
– Ага, – с готовностью согласилась Настя. –
Очень похоже. Поэтому я проявила чудеса расторопности и добыла несколько книг
Отори Митио на английском и французском языках, а также два фильма, снятые по
его книгам. И поскольку с русскоязычным вариантом его творчества я уже хорошо
знакома, остальное было легко и просто. В титрах фильмов он значится только как
автор романа, по которому сделана экранизация.
– И что это означает?
– Что он не участвует в написании сценария. Потому что
абсолютно безграмотен, пишет с ошибками и имеет бедный словарный запас. Только
этого никто еще не понял, потому что господин Митио оберегает свою репутацию.
Нагнал вокруг своего имени таинственного тумана, уехал из Японии, чтобы никто
его не спросил, почему отсутствуют рукописи его бессмертных творений на родном
языке. Но во всем этом самое пикантное – то, что Соловьев со всех этих бешеных
гонораров не имеет ни копейки. Соловьев, человек, чьим трудом фактически
создана рукопись, человек, сделавший из краткого рассказика настоящую
литературу, наполнив ее образами, чувствами, переживаниями, – этот человек
оказался выброшенным из процесса всеобщей дележки. Вот об этих деньгах я
говорила, когда смеялась. О них Устинов вряд ли знал. Потому что Оксана о них
не знала, а все, что касалось издательства, он узнавал только от нее.
– Так ты говоришь, непереведенных романов еще много
осталось? – задумчиво переспросил Гордеев.
– Достаточно. Десятка полтора, а то и больше. Японец-то
продолжает творить, все не уймется никак.
– И каждый из них – миллионные тиражи и парочка
экранизаций?
– В общем, да. Виктор Алексеевич…
– Вот именно, деточка. Мы должны были об этом сразу
подумать. Редко что в нашей жизни случается вовремя. А уж когда два раза подряд
– тогда это совсем нехорошо.
Глава 18
Это был уже пятый по счету вуз, куда пришла Настя Каменская
со своим странным вопросом: когда в соответствии с учебным планом у них сдают
криминологию. В четырех предыдущих учебных заведениях, где готовили юристов,
этот предмет сдавали во время летней сессии, а если подозрения Насти по поводу
странной шпаргалки, обнаруженной случайно в бумагах Соловьева, верны, то
экзамен должен был состояться зимой.
Девушка в учебном отделе смотрела на Настю с нескрываемым
любопытством.
– Что же это за преступление такое, что вы нашим
учебным планом интересуетесь? – спросила она, доставая из несгораемого
шкафа толстые папки.
