– Тебе решать.
Он пожал плечами и постарался скроить равнодушную мину,
словно ответ на этот вопрос его совершенно не интересовал.
– То, что касается меня, я сама и решу. А вот ты что
скажешь?
– Я не понимаю, чего ты добиваешься, – с
раздражением произнес Соловьев. – Что ты хочешь от меня услышать? Задавай
свои вопросы членораздельно, будь любезна.
– Хорошо. – Она вздохнула. – Двенадцать лет
назад ты меня не любил, я была тебе не нужна, я была тебе в тягость. Я тебя
совершенно не интересовала. Но ты тем не менее встречался со мной и даже
занимался со мной любовью. Должно было пройти довольно много времени, чтобы я
поняла, что ты делал это не потому, что я тебе нравилась, а потому, что боялся
мою мать. Ты боялся меня разозлить, потому что думал, что я могу пожаловаться
маме, оболгать тебя, оклеветать, наговорить невесть чего, и тогда не видать
тебе кандидатской степени. Как только до меня дошла эта неприятная истина, я
оставила тебя в покое. Не могу сказать, что вся эта история прошла для меня
безболезненно. Я очень страдала, Соловьев. Я очень тебя любила. Сегодня я
пыталась понять, изменилось ли мое отношение к тебе, и с удовлетворением
увидела, что воспринимаю тебя совершенно спокойно. Я больше не начинаю дрожать
от одного твоего взгляда и не теряю голову, когда прикасаюсь к тебе. Ты стал
другим, и я стала другой. И я с удивлением поняла, что могу снова начать любить
тебя. Я, другая, могу опять полюбить тебя, тоже другого. Просто новая встреча
двух других людей. Но я, Соловьев, теперь хорошо умею управлять своими
чувствами. Повторяю, я МОГУ снова полюбить тебя, но весь вопрос в том, нужно ли
это делать. И если я решу, что не нужно, то и не стану этого делать. Без
проблем. С другой стороны, я могу решить, что нужно, а у меня все равно ничего
не получится. И теперь я хочу услышать твой ответ. Можно без предисловий и без
длинных объяснений того, что произошло много лет назад. Просто скажи, хочешь ли
ты, чтобы я приезжала к тебе. Или ты хочешь, чтобы я сейчас убралась отсюда и
ты больше никогда меня не видел.
Ну вот, она сделала все для того, чтобы он пригласил ее
приезжать. Ей нужен этот дом и его хозяин, и если для того, чтобы приезжать
сюда, нужно лгать, она будет лгать. Притворяться. Строить из себя влюбленную.
Когда-то ей было очень больно, так больно, что, казалось, она не выживет. Но
прошло больше десяти лет, в ее душе нет мстительного чувства к этому мужчине, в
ее душе по отношению к нему нет вообще ничего. Пусто. Будто никогда ничего и не
было. Но если для ее работы нужно причинить боль ему, она не задумываясь на это
пойдет. Больнее, чем было ей тогда, просто не бывает. Но даже это, как она
убедилась на собственном опыте, можно пережить и не умереть. Так что и Соловьев
переживет, если ему придется перенести несколько неприятных минут, связанных с
тем, что у него откроются глаза на истинные чувства и побуждения женщины, к
которой он неравнодушен.
Соловьев взял ее за руку и потянул к себе. Настя соскочила с
низкого подоконника и села к нему на колени. Он целовал ее долго, очень нежно и
очень умело, то и дело отрываясь от ее губ и проводя губами по ее длинной шее.
Одной рукой он обнимал ее за спину, другой гладил и ласкал ее грудь под
свободным свитером. Настя чутко прислушивалась к себе. Она ничего не чувствует.
Боже мой, двенадцать лет назад она бы уже умерла от таких ласк и прикосновений.
А сейчас – ничего. Ей не было неприятно, ей не хотелось вырваться и скривиться
от омерзения, как если бы это был совершенно посторонний мужик. Но и того
восторга, который ее охватывал когда-то, тоже не было.
Она осторожно отстранилась и высвободилась из его рук, снова
пересев на подоконник.
– Я не услышала ответа, Соловьев. Я так и не поняла,
хочешь ли ты, чтобы я приезжала сюда.
– Да ведь ты сама этого не хочешь.
Он посмотрел на нее внимательно и ласково своими
невероятными теплыми глазами.
– Не обманывай себя, Ася. Я не нужен тебе. Я – калека,
а ты – молодая здоровая женщина с нормальными физиологическими потребностями,
которых я не смогу удовлетворить. Ты ничего не чувствуешь, когда я тебя
обнимаю. Так зачем тебе все это?
– Я же говорила тебе, что ты не повзрослел за эти годы.
Для тебя по-прежнему на первом месте секс. Как был кобелем, так и
остался. – Она улыбнулась и погладила его по руке. – И ничего-то ты
не понял. Я сейчас поеду домой к своему заслуженному мужу, а ты на досуге
подумай над тем, что я сказала. Завтра я снова приеду, и мы поговорим. Надеюсь,
твои деловые друзья завтра не будут нам мешать. Все, Соловьев, я пошла.
Провожать меня не надо, я уйду потихоньку, чтобы не прощаться с твоими акулами
капитализма. Отсюда выход только в гостиную?
– Нет, вон та дверь ведет в прихожую.
– До завтра, дорогой, – насмешливо сказала она,
уже стоя у самой двери.
Он молча кивнул, не сводя с нее настороженного взгляда.
Настя тихонько выскользнула в прихожую. Дверь в гостиную
была распахнута, и голоса доносились оттуда громко и отчетливо. Настя сделала
пару шагов в другую сторону и заглянула в кухню. Там помощник Андрей мирно
беседовал о чем-то с длинноусым соседом Женей Якимовым. Стало быть, в комнате
находятся только издатели.
Она осторожно, стараясь не шуметь, достала из шкафа куртку,
прислушиваясь к разговору.
– …для этого дела нужна «Газель», – говорил
коммерческий директор Автаев. – Больше никак не получится.
– Сложно это, – неуверенно ответил Воронец. –
Столько усилий, а вдруг все напрасно?
– Нечего тут обсуждать, – оборвал их
Есипов. – Дело есть, и его нужно сделать. Во что бы то ни стало…
Понятно, кто из них троих хозяин, думала Настя, аккуратно
открывая замок на входной двери.
* * *
Алексей Чистяков, растянувшись на диване, смотрел по
телевизору детектив. Рядом с диваном на полу стоял поднос с пустыми тарелками и
чашка с остатками чая. Настя поняла, что муж лежит перед телевизором давно, с
обеда.
– Ты что, Лешик? – озабоченно спросила она. –
Заболел?
– Не-а, – он помотал рыжей шевелюрой. –
Забастовал.
– Причина?
– Эти суки из колледжа не заплатили за курс. Сказали,
что оплату произведут после приема экзаменов. Дескать, посмотрят еще, как я
курс прочитал, чему смог студентов научить.
– А экзамены когда?
– В мае.
– Ничего себе! – присвистнула Настя. – Опять
будем без денег сидеть? Наша годовщина свадьбы накрывается железной крышкой.
– Очень изящный эвфемизм для обозначения медного
таза, – прокомментировал муж.
Они поженились год назад, 13 мая. В этот же день
зарегистрировал брак Настин единокровный брат – сын ее отца от второго брака.
Брат был так счастлив, готовясь к двойной свадьбе, и строил шутливые планы
совместных празднований первой и всех последующих годовщин. Александр Каменский
настаивал на том, чтобы на первую годовщину всем четверым поехать в Париж, на
вторую – в Вену, на третью – в Рим. Настя отмахивалась, понимая, что на деньги
брата никуда не поедет, а своих собственных на такую поездку все равно не
будет. Леша мог бы зарабатывать очень прилично, если бы принимал приглашения
зарубежных университетов и подписывал с ними контракты. Но уезжать без Насти он
категорически не хотел, а Настя, в свою очередь, отказывалась бросить работу.
Поэтому приходилось почти ежедневно решать проблемы латания дыр в семейном
бюджете.
