– Но они же разные, – наконец сказал он, подняв на
жену удивленные глаза.
– С чего ты взял?
– Они изготовлены разным способом. Вот эта, – он
взял в руки экземпляр Соловьева, – отпечатана фотомеханическим способом, а
другая фотоэлектрографическим. Это же видно невооруженным глазом.
– Мне не видно. По каким признакам ты определил?
– Прокраска букв разная. При фотомеханическом способе
краска лежит ровно, а вот здесь, на второй книжке, видно, что в нижней части
больших букв краска заметно бледнее, чем в верхней части. Посмотри сама.
Теперь и Настя это увидела. Точнее, это было видно и раньше,
но человек, не разбирающийся в полиграфии, просто никогда не обратил бы на это
внимания.
– И что это означает? – медленно спросила она, уже
понимая, что нащупала что-то важное.
– Это означает, что книги не могут быть из одного
тиража. Ты, кстати, почему меня вообще об этом спросила? У тебя какие-то
подозрения?
– Краска пачкается, – объяснила она, показывая
Леше почерневшую подушечку пальца. – Она совсем свежая. А в выходных
данных написано, что тираж отпечатан год назад. Ой, Лешик, у нас что-то горит!
– Тьфу ты! – Он метнулся к плите и выключил огонь
под сковородой. – Жаркое пригорело. Все из-за твоих полиграфических
изысканий.
– Ну прости, – жалобно сказала Настя. – Я не
нарочно.
Некоторое время они ели молча, потом Настя не выдержала:
– Леш, а что такое фотомеханический способ?
– Да ну тебя, – отмахнулся Алексей. – Это
долго и сложно рассказывать.
– А ты коротко и попроще, как для тупых. Только в самых
общих чертах. Я хочу понять, чем один способ отличается от другого.
– Для тебя это принципиально важно?
– Не принципиально, но важно. Ни для какого
преступления, которыми я занимаюсь, это значения не имеет. Но ты же знаешь, я
не люблю, когда чего-то не понимаю.
– Сначала рукопись набирается на компьютере и делается
оригинал-макет. Потом с оригинал-макета делают пленки. Слайды. Это понятно?
– Пока да.
– Эта часть для обоих способов общая. Дальше начинаются
различия. При фотомеханике на основе слайдов делают матрицы. Набор матриц на
резиновой основе. Их хватает примерно на пятьдесят тысяч оттисков. Если тираж
больше пятидесяти тысяч, то делают второй комплект. При электрографии оттиски
печатают на фотокопировальной технике. Типа ризографа, если ты вообще знаешь,
что это такое.
– Не знаю, но это не суть важно. Главное отличие я
ухватила. Леш, а зачем же тогда делать тираж, не кратный пятидесяти тысячам?
– В каком смысле – зачем? Подай кетчуп, будь добра.
– Держи. Я хочу понять, почему делают тираж больше
пятидесяти тысяч экземпляров, но меньше ста. Если все равно нужно делать второй
комплект матриц, то имеет смысл и использовать его полностью. Разве нет?
– Может, это нерентабельно, – пожал плечами
Алексей. – Сто тысяч могут и не разойтись, деньги на бумагу и обложку
потрачены, а книги будут лежать на складе мертвым грузом. Пятьдесят – мало,
спрос явно больше, а сто – много. Вот и все.
– Тогда я другого не понимаю. Зачем печатать книгу на
копировальной технике, если есть матрицы, которые можно использовать еще для
тридцати тысяч экземпляров. После тиражирования в типографии матрицы
уничтожают?
– Как договорятся. Могут уничтожить, а могут и
оставить. Что тебе дались эти тиражи?
– Любопытно. Леш, по-моему, мы здесь имеем уклонение от
уплаты налогов в чистом виде. Издательство не такое тупое, как твоя жена. Они
наверняка используют матрицы на полную катушку и делают стотысячный тираж. В
выходных данных указывают семьдесят тысяч, представляют в налоговую инспекцию
документы на их реализацию и с этой прибыли платят налоги. Остальные тридцать
тысяч они тоже продают, но налоги уже не платят. Спустя какое-то время берут
свои пленки и запускают тираж на электрографии. Выходные данные остаются те же,
и все кругом считают, что это все еще продаются остатки того, старого тиража,
который был реализован издательством в прошлом году и за который все налоги
давно уплачены. Главное, чтобы книга пользовалась большим спросом. Лихо, да?
– Лихо, – согласился муж. – Только я не
понимаю, каким боком это тебя касается. Ты собираешься сменить работу и уйти в
налоговую полицию? Или юристом в издательство?
– Да нет, солнышко, никуда я не собираюсь. Просто решаю
очередную задачку для умственной гимнастики.
– Неужели? – вскинул брови Алексей. – А я уж
подумал было, что ты собираешься защищать своего друга Соловьева, которого
обидели плохие жадные дядьки-издатели.
Краска бросилась ей в лицо. Он не прав, она совершенно не
думала при этом о Соловьеве. Более того, судя по уровню его благосостояния,
издатели его не обижали. Но Лешка все равно заметил, что-то заподозрил и
насторожился. Даже обиделся, кажется. Какая же она неуклюжая! Черт ее дернул за
язык обсуждать с ним эти книги!
– Ты не прав, милый, – сказала она ровным
голосом. – Соловьев не имеет к этому никакого отношения. Просто случайно
совпало, что речь в данном случае идет о его книгах.
– Хорошо, – легко согласился он. – Не имеет
так не имеет. Какие у нас планы на субботу? Опять на работу пойдешь?
– Нет, завтра я дома. Мне надо на компьютере
поработать.
– А когда к Соловьеву следующий визит?
– Леша!
– Что ты, Асенька, я спокоен, как ископаемый мамонт.
Просто надо определиться с машиной. Когда она тебе понадобится?
– Если ты не возражаешь, я хотела бы поехать в
воскресенье днем. Но если тебе машина нужна, я могу поехать завтра или в
понедельник.
– Поезжай, как планировала, – кивнул
Алексей. – Я в воскресенье буду дома.
– Спасибо.
За столом возникло напряжение, и Настя судорожно пыталась
придумать, как его снять. Но ничего оригинального в голову не приходило.
– Леша, я не могу видеть, как ты терзаешься, –
произнесла она решительно. – Я уже говорила тебе, что речь идет о попытке
раскрыть тяжкое преступление. Погибли девять юношей, которые перед этим исчезли
из дома. Где-то в Москве или области живет монстр, который держит их взаперти,
пичкает наркотиками, спит с ними, пока они не умрут от передозировки. Он
сумасшедший, он маньяк. Каждый день я с ужасом жду, что придут еще одни
родители и заявят об исчезновении еще одного паренька. У меня есть
одна-единственная зацепка, и она связана с тем местом, где живет Соловьев. Я не
могу не ездить туда, пойми. Это моя обязанность. Это мой долг перед несчастными
родителями, которые месяцами ищут сына, а находят его мертвое тело. Но твои
переживания для меня не менее важны. Ты мой муж, я люблю тебя, и для твоего
душевного спокойствия я готова сделать очень многое. Я не хочу, чтобы ты
изводил себя беспричинной ревностью. Но если ты не можешь остановиться, тогда
придется остановиться мне.
