– Что ты хочешь сказать?
– Я перестану ездить к Соловьеву.
– А как же мальчики? И их родители?
– А никак. Пусть маньяка ищет кто-нибудь другой, у кого
муж не такой ревнивый.
Алексей улыбнулся смущенно, но с видимым облегчением. Ему,
похоже, самому стало неловко.
– Прости, Асенька. Не думал, что тебя это так
нервирует. Все, больше не буду.
– И я могу ездить к Соловьеву?
– На здоровье, сколько угодно.
– И ты не будешь по этому поводу психовать?
– Буду. – Он рассмеялся. – Исключительно из
упрямства. Тебе назло. Чтобы ты поняла наконец, каково мне приходится, когда ты
из-за чего-то переживаешь, а я не знаю, из-за чего и чем тебе помочь.
– Вредный, да?
Настя уже поняла, что конфликт исчерпан. Он длился целую
неделю, с прошлой пятницы, когда она впервые поехала к Соловьеву поздравлять
его с днем рождения. Целую неделю в квартире висели настороженность, напряжение
и прохладное отчуждение, хотя оба они вели себя как обычно – спокойно,
миролюбиво и дружелюбно. Такие скрытые конфликты очень опасны, они оставляют в
душе незаживающие раны, несмотря на то, что нет криков, скандалов и прочих ярких
и громких проявлений. Она вспомнила фразу из только что прочитанного отрывка из
«Клинка»: «Человек с грустными глазами – это человек, который в детстве никогда
не плакал, когда его ругали и били». Фраза показалась ей смутно знакомой, но
сейчас Настя не была настроена копаться в воспоминаниях.
Глава 5
Эра видеотехники принесла с собой множество изменений.
Первым и наиболее заметным стало постепенное перепрофилирование кинотеатров с
показа кинофильмов на торговлю мебелью, автомобилями, техникой и даже свадебными
платьями. В просторных и когда-то нарядных холлах теперь стояли игровые
автоматы, светились вывески «Обмен валюты» и уже ничто не напоминало о том, что
здесь когда-то царствовало кино – между прочим, среди приличных людей
считавшееся искусством. Впрочем, вытеснение искусства торговлей и примитивными
забавами уже давно стало привычным.
Вторым последствием, заметить которое мог не каждый, было
постепенное «перетекание» подростков с улицы в квартиры. Разумеется, если бы
можно было включить видак прямо в парке на скамеечке, юная поросль поступала бы
именно так, ибо на свободе, в компании, с сигареткой в зубах и стаканом
фальсифицированного виноподобного дерьма, но главное – без родительского
надзора смотреть кино куда как приятнее. Однако, поскольку мировой технический
прогресс почему-то за потребностями малолеток никак не успевал, кино
приходилось смотреть все-таки в домашних условиях. Родители довольны – чадо не
шляется по подворотням, а чадо, в свою очередь, радуется, что можно
развлекаться и получать удовольствие, а не читать нудные толстые книжки про
какую-то войну и мир. Инспектора подразделений по предупреждению правонарушений
несовершеннолетних слегка перевели дух. Учителя безнадежно махнули рукой,
отчаявшись дождаться, когда ученики все-таки соизволят прочесть положенную по
программе литературу. С каждым годом дети читали все меньше и меньше, а
грамматических ошибок в письменных работах становилось все больше и больше.
Купить видеокассеты можно было теперь на каждом углу. И
почти в каждом из этих мест кассету можно было взять напрокат. Прокат же
существовал в двух формах – безымянно-доверительной, то есть несерьезной и
дорогой, и журнально-учетной, то есть серьезной и дешевой. В первом случае
человек приходил в пункт продажи-проката, брал кассету, оставлял залоговую
сумму, равную продажной цене кассеты, а когда возвращал пленку – получал
обратно свои деньги за вычетом стоимости пользования, то есть проката. При этом
можно было в коробку с яркой наклейкой сунуть все, что угодно, оставив,
например, в личное пользование какой-нибудь новый хит и вернув в палатку
что-нибудь очень старое и совершенно некассовое. Вариантом этого некрасивого
поступка был возврат прокатчику не той кассеты, которая была получена, а копии,
сделанной на очень плохой аппаратуре и потому некачественной, с полосами,
искажениями звука и прочими прелестями. В момент приема кассеты проверка не
производилась. Но и цена проката в этих палатках была высокой:
продавец-прокатчик понимал всю степень риска, ибо, обнаружив подлог, не смог бы
разыскать наглого мошенника-клиента, посему взвинчивал цену за пользование
кассетами, чтобы в случае таких вот неприятностей иметь финансовый резерв для
приобретения новой копии взамен украденной.
При журнально-учетной форме взаимоотношений прокатчиков с
клиентами фамилию все-таки спрашивали и даже просили показать документы на
предмет уточнения адреса. Зато и брали за прокат мало, сущие гроши. Но так было
только на бумаге. На деле же все выглядело несколько иначе. Документы
спрашивали далеко не всегда, хотя фамилии, конечно, записывали. При этом за
прокат брали немножко побольше, чем полагалось брать при предъявлении паспорта,
но, конечно, не так много, как «безымянщики». Где-то посрединке выходило. Вот
таких пунктов проката, где велись журналы, и было в столице семьдесят четыре. И
по тридцати из них, в которых успел побывать Геннадий Свалов, Насте предстояло
поработать в эту субботу.
День для домашней кропотливой работы выдался самым что ни на
есть подходящим. Вчера еще ярко светило солнце, ставя под сомнение способность
некоторых не очень волевых граждан противостоять соблазну неспешной прогулки.
Зато в субботу с самого утра погода ну совершенно никуда не манила. Под низкими
плотными облаками было сумрачно, серо и сыро, накрапывал мелкий дождь, и
никаких приятных ассоциаций мысль о прогулке не вызывала.
Настя, конечно, не удержалась, дала себе поблажку и проспала
до половины одиннадцатого. Она вообще любила поспать подольше, особенно в такую
пасмурную, дождливую погоду, как сегодня. Алексей встал намного раньше, и,
когда она с трудом продрала глаза, оказалось, что муж давным-давно позавтракал
и уселся на кухне готовиться к очередной лекции, которую предстояло читать
сегодня вечером в каком-то коммерческом учебном заведении, где готовили
экономистов и посему включали в программу в обязательном порядке курс высшей
математики.
Тяжело приволакивая ноги и чувствуя разбитость во всем теле,
Настя влезла под душ и начала просыпаться. Для того чтобы заставить голову
работать, она попыталась припомнить названия всех четырнадцати фильмов, которые
украл странный вор. И не только названия, но и жанр. На третьем названии она
слегка повернула ручку крана, сделав воду чуть прохладнее. На седьмом процесс
застопорился, название фильма было сложным и длинным. Настя от злости резко повернула
ручку с синим кружочком, и под струями вмиг похолодевшей воды трудное название
всплыло в памяти само собой. Тело ее покрылось гусиной кожей, но она
мужественно терзала свой полупроснувшийся мозг, пока не перечислила все
четырнадцать названий.
Зато после экзекуции она появилась на кухне веселая, с
порозовевшим лицом и блестящими глазами. Алексей сдвинул свои бумаги в сторону,
освободив жене место для завтрака.
