– Именно. Это как раз была одна из разборок с участием
Славкиного богатого любовника. Вот тогда он мне в первый раз и попался. Больше
уж я его не отпускал, сами понимаете. С его помощью я потом еще не одно
убийство раскрыл. Ну а он с моей помощью до сих пор на свободе. Если б я за ним
не надзирал в шесть глаз, он бы уж давно сел.
– Ну что, недоверчивая ты моя? – торжествующе
вопросил Коротков. – Ты убедилась, что мы ничего не напутали? Теперь ты
наконец поняла, что Черкасов – тот, кто нам нужен?
– Да, – рассеянно ответила Настя, рисуя на чистом
листе бумаги какие-то непонятные закорючки. – Да. Да. А где же он их
держит?
– Найдем, – оптимистично заявил Юра. – Можешь
не сомневаться.
* * *
На следующий день вышла из строя коллективная телевизионная
антенна, установленная на крыше дома по улице Муранова. Почти сразу же
подъехала «техничка», специалисты-телевизионщики поработали минут тридцать на
крыше, после чего заявили, что где-то самовольно подключено кабельное
телевидение и это создает помехи для приема сигнала на коллективную антенну.
Чтобы понять, где сделано подключение и каков характер помех, нужно идти по
квартирам. И, естественно, пошли. Времени это заняло много, зато после их ухода
все телевизоры в доме заработали как новенькие.
Через десять минут после того, как мастера покинули дом на
улице Муранова, Настя Каменская узнала, что у жильца квартиры номер 41 имеется
простенький видеоплейер из самых дешевых, а также все четырнадцать искомых
кассет, аккуратно стоящих на полке под телевизором.
Еще через два часа стало известно, что ни дачи, ни второй
квартиры у Михаила Ефимовича Черкасова нет и никогда не было. В связи с этим
было решено несколько дней вести за Черкасовым плотное наблюдение. Мало ли что
официально считается! Где-то же есть это проклятое место, где он держал
взаперти несчастных заложников своих сексуальных пристрастий, где они умирали и
откуда он их вывозил. Место, где, может быть, до сих пор находятся еще живые
мальчики.
Наблюдение велось постоянно, но прошло пять дней, а
результатов никаких не было. Черкасов по утрам ездил на работу в Перово, целый
день ходил по адресам, выполняя заказы, вечером возвращался домой. Заходил в
магазины. Заглядывал в пункты проката видеокассет, интересовался новинками,
один раз нашел фильм, который его заинтересовал, и взял его напрокат. Фамилию
при этом назвал снова «уличную»: Владимиров. 1-я Владимирская улица проходила
неподалеку от станции метро «Перово», так что Черкасов был по-прежнему в своем
репертуаре.
Чем еще занимался Михаил Черкасов? Чинил соседские кофемолки
и магнитофоны, смотрел видак. Два раза за эти пять дней встречался со своим
знакомым партнером у того на квартире и, уходя, платил по таксе. И больше
ничего. Он не слонялся по улицам, высматривая смуглых темноволосых юношей с
семитским типом лица. Он не посещал никаких заброшенных домов, дожидающихся
сноса, или подвалов. Он не сделал за пять дней ничего такого, что позволило бы
утверждать: да, он похищает юношей и держит их взаперти.
– Ну что ж, – констатировал полковник Гордеев
через пять дней наблюдения, – по крайней мере мы можем быть уверены, что
за эти пять дней он никого не похитил и не убил. Что будем делать дальше? Есть
предложения?
– Я бы его задержал, – сказал Селуянов. – А
чего? По краже-то у нас доказательств достаточно. Вот за кражу и задержим. А
там посмотрим, подумаем, как его раскалывать.
– А ты что скажешь? – обратился Гордеев к
Насте. – Согласна с Николаем?
– Нет, – твердо ответила она. – Ни в коем
случае. А вдруг он не расколется? Вы только представьте себе: где-то сидят эти
несчастные мальчишки, может быть, умирают, может быть, им нужна помощь, но мы
же не знаем, где они. А Черкасов будет молчать. И что мы будем делать? Он
признает кражу, покается, пойдет под суд. И вполне возможно, суд отправит его в
зону. А мальчики? О них ты подумал?
– Ну прямо-таки, будет он молчать, – презрительно
протянул Селуянов. – Он кто? Джеймс Бонд? Иоганн Вайс? Обыкновенный
педераст, который настоящего страха вообще не нюхал никогда. Вон Славка, про
которого я рассказывал, через столько передряг прошел, а и то в глухую защиту
уходить не умеет. Ты не думай, что это так просто: молчать на допросах. Это
только в книжках легко. Молчит и молчит, честь ему и хвала. На самом деле для
этого нужна мощная психологическая подготовка. А откуда она у Черкасова? Он в
разведшколе не учился.
– Ты прав, Коля, – тихо сказала Настя. – Я
знаю, что молчать очень трудно и не каждый это умеет. Но я все время думаю о
самом плохом. А вдруг Черкасов умрет?
– То есть как умрет? – не понял Селуянов. –
Зачем ему умирать?
– Ни за чем. Умрет – и все. Сердце не выдержит. Или у
него какой-нибудь врожденный порок, о котором он и сам не знает. В один
прекрасный момент перегородочка тоненькая лопается – и конец. Мгновенная
смерть. И сделать ничего нельзя. И профилактики никакой для таких случаев не
существует. Представь себе: мы Черкасова задерживаем по подозрению в совершении
кражи, так и не узнав, где находятся мальчики. А Черкасов умирает у нас на
руках. И если, когда мы все-таки их найдем, окажется, что кто-то из них умер,
потому что мы слишком долго искали и не пришли вовремя на помощь, как ты будешь
дальше жить? Что ты будешь делать со своим чувством вины? Пока он на свободе, у
нас есть шанс. Когда мы его упрячем в камеру, мы рискуем этот шанс потерять
безвозвратно.
– Согласен, – кивнул лысой головой Виктор
Алексеевич. – А кстати, у вас есть версия, почему он за пять дней ни разу
не навестил своих пленников, если таковые у него имеются?
– Два варианта, – откликнулась Настя. – Либо
он почуял слежку, либо в настоящее время пленников у него нет. На сегодняшний
день в розыске числятся четыре мальчика-москвича с подходящим типом внешности,
но побывали ли они в руках именно Черкасова, можно будет утверждать только
после того, как их найдут. Если он почуял слежку и поэтому не навещает их, то
это тоже плохо. Мы ведь не знаем, какой режим он сам себе организовал. Может
быть, он завозит туда продукты на две-три недели и наркоты побольше, тогда все
не так страшно. Но если мальчики полностью беспомощны и у них нет еды, а
Черкасов не едет к ним, потому что увидел за собой «хвост», тогда мы опять кругом
виноваты.
– Что же получается? – подал голос
Коротков. – Если у него в настоящий момент пленников нет, то наблюдение
бессмысленно. Мы можем таскаться за ним до второго пришествия, но к месту он
нас все равно не приведет. Ему просто незачем там бывать. А ведь в этом месте
должны быть улики, без которых нам не о чем будет с ним разговаривать.
– Ты прав, Юра, но ты и не прав, – ответил
Гордеев. – Он – маньяк. И рано или поздно он сорвется. Даже если он
заметил слежку. Даже если у него никого сейчас нет. Он все равно сорвется,
потому что обязательно наступит момент, когда он не в состоянии будет
справиться со своими чувствами. И тогда он выйдет на охоту. Но в том, что ждать
мы можем до второго пришествия, ты, конечно, прав. И даже дольше. Настасья,
завтра возьми у следователя все заключения экспертов по исследованию одежды
девяти трупов, посмотри, что там есть интересного с точки зрения привязки
конкретно к Черкасову. Коротков, ты за Черкасовым не следишь, он тебя, балбеса,
теперь в лицо может узнать, займись вплотную теми четырьмя пацанами, о которых
говорила Анастасия. Может быть, нам удастся установить точно, что они не у
Черкасова, тогда мы по крайней мере не будем бояться, что они погибнут
исключительно из-за того, что мы установили наблюдение и Черкасов нас заметил.
Селуянов, тебе и Свалову – самая черная работа.
