– Хорошо, я передам.
В его голосе Соловьеву почудилась насмешка. Он представил
себе, как благополучный немолодой заслуженный профессор и почетный академик
сидит в глубоком мягком кресле и смеется над ним, неудачливым, отвергнутым,
более молодым и красивым влюбленным.
– Это действительно очень важно. Скажите, что я прошу
ее позвонить, даже если будет очень поздно, – настойчиво повторил он, с
отвращением слыша свой предательски дрогнувший голос.
– Конечно, я все передам, не волнуйтесь. Она
обязательно вам позвонит.
У Анастасии должны остаться друзья в милиции, ведь она
когда-то там работала. Пусть она сведет его с кем-нибудь, с кем можно
посоветоваться насчет архива. Может быть, наведут справки о его предыдущем
помощнике, да и о нынешнем заодно.
* * *
У каждого оперативника есть свои могилы. И чем дольше
работаешь, тем их больше. Это не могилы родственников и друзей – они есть у
каждого. Это могилы людей, которые могли бы остаться живы, если бы… Если бы ты
вовремя вспомнил. Вовремя сообразил. Вовремя предупредил. Проявил настойчивость
и сумел уговорить. Если бы ты догадался. Если бы не доверился. Если бы
подстраховал. Если бы… Это могилы тех, в чьей смерти есть и твоя вина, пусть
крошечная, но есть. И вина эта не дает тебе покоя, она растет год от года,
лишает сна, грызет и точит тебя изнутри. И нет от нее лекарства.
Такие могилы были и у Насти Каменской. Генерал Вакар и
Сережа Денисов. Вадим Бойцов. Олег Мещеринов. Антон Шевцов. И даже Павел
Сауляк, который убил столько людей, что его самоубийство было избавлением для
него самого. Более того, Настя сама подтолкнула его к этому шагу, пойдя на
страшный компромисс: он должен был дать информацию о высокопоставленных
преступниках, но за это ему дадут возможность самому уйти из жизни, не проходя
процедуры предварительного следствия, суда и тягостного многомесячного ожидания
исполнения неминуемого приговора к высшей мере наказания.
Все они, кроме Сергея Денисова, были похоронены на
московских кладбищах. И иногда Настя их навещала. Она не могла бы сказать
точно, почему идет к их могилам. Это не была потребность создать иллюзию
общения с ними – никто из них не был ее другом, ни с кем из них она не была
близко знакома. Но это и не была потребность отдать им дань уважения – все они
были преступниками. Скорее всего, это было желание напомнить самой себе о той
цене, которую приходится платить за ошибки.
Посещения кладбищ оставляли в ее душе тяжелый осадок, но
помогали принимать решения. Если ей приходилось долго и мучительно взвешивать и
просчитывать разные варианты, то, выходя с кладбища, она знала твердо: все, что
угодно, только сохранить ту жизнь, которую еще можно сохранить. Даже если это
самое трудное, самое невыполнимое решение, все равно нужно пытаться осуществить
именно его. Потому что дороже человеческой жизни нет ничего. Нет и быть не
может.
Сегодня она тоже была на кладбище, смотрела на могилу
генерала Вакара и думала о тех мальчиках, которых она пытается спасти.
Домой Настя пришла, когда было уже совсем поздно. Войдя в
квартиру, она услышала из ванной шум льющейся воды.
– Лешик! – крикнула она. – Ты там плаваешь?
В прихожую вышел муж со взъерошенными волосами и руками, по
локоть покрытыми мыльной пеной.
– Ты что, стираешь? – удивилась Настя. – На
ночь глядя?
– Я совсем забыл, что мне завтра ехать в институт на
заседание ученого совета. Кинулся – все рубашки грязные. Решил заодно их все и
постирать.
– Так мне что, одной ужинать? Мы так не договаривались.
Я одна есть не буду, мне скучно.
– Ты раздевайся пока, любительница легких развлечений.
Я уже заканчиваю.
Черт знает что, подумала Настя, переодеваясь и закутываясь в
длинный теплый халат. Как-то неправильно она живет. Муж готовит еду и стирает
сам себе рубашки. Ладно бы, если бы она была добытчицей финансовых средств в их
семье, тогда ее домашнее безделье и бытовое разгильдяйство можно было бы
считать извинительными. Но ведь Лешка зарабатывает ничуть не меньше, а гонорары
за учебники, монографии и лекции у него бывают огромными. Конечно, он – ученый,
имеет право сидеть дома и двигать математическую науку по пути мирового
прогресса, но все-таки… Какое счастье, что у него такой спокойный и покладистый
характер, ни один другой мужчина не стал бы терпеть Анастасию Каменскую с ее
патологической ленью в сочетании со страстью решать криминально-аналитические
задачки.
– Между прочим, звонил твой ненаглядный, – сообщил
муж за ужином.
– Который?
– А у тебя их много?
– Уйма. Целая колонна. Но, разумеется, во главе с
тобой.
– И кто в первой шеренге шагает?
– Папа Леня, Саша, Гордеев, Коротков. Кто-нибудь из них
звонил?
– Нет. Соловьев.
– Да ну? И чего хотел?
– Хотел, чтобы ты ему позвонила. Клялся, что это очень
важно и очень срочно.
– Перебьется. – Настя пренебрежительно махнула
рукой. – У него не может быть ко мне ничего важного и срочного.
Алексей замолчал и углубился в поедание цветной капусты. Но
выражение его лица Насте не понравилось. Извлекая уроки из прошлого опыта, она
решила неясную ситуацию не затягивать, дабы та не переросла в конфликт, из
которого выходить потом придется с большими затратами нервной энергии.
– Тебе что-то не нравится? – спросила она.
– Да нет, все в порядке, – спокойно ответил
муж. – Тебе еще капусты положить?
– Нет, спасибо, мне хватит. Так все-таки, Лешик, чем ты
недоволен? Тем, что Соловьев позвонил мне домой? Что в этом страшного? Тем
более, как я понимаю, это не в первый раз.
– Мне не нравится твоя реакция на его просьбу
позвонить.
– Обычная реакция. – Она пожала плечами. – Не
выдумывай, пожалуйста.
– Я не выдумываю, Асенька. – Алексей усмехнулся и
положил вилку. – Я просто считаю варианты, как в шахматах. Вариант первый:
он просит тебя позвонить под явно надуманным предлогом. Что это означает? Что
он тебя домогается, а ты от него прячешься. Стало быть, ваши отношения зашли
уже достаточно далеко и приобрели сомнительную окраску. И мне как твоему
законному супругу это нравиться не может. Вариант второй: у него действительно
что-то произошло, он нуждается в твоей помощи. А ты, забыв свой
профессиональный долг, поддаешься эмоциям. И это неправильно.
– Лешенька, милый, он не может нуждаться в моей
профессиональной помощи по определению, потому что он не знает, что я работаю в
милиции. Для него я работаю юристом в фирме. Какая от меня может быть помощь в
одиннадцать часов вечера?
– Но он очень просил, чтобы ты ему позвонила, даже если
будет поздно.
– Хорошо, я позвоню ему завтра. Леш, давай уже оставим
это, а? У меня голова болит совсем о другом.
