– В первый раз вижу. Что это?
– А это я у тебя хотела спросить. Типичная шпаргалка по
курсу криминологии. Среди твоих знакомых есть студенты-юристы?
– Ни одного. Представить не могу, как это ко мне
попало.
– А если напрячься? – насмешливо предложила
Настя. – Вспомни, например, тот период, когда ты делал свои записи по
сквозным персонажам.
– Ну, это было давно, – отмахнулся Соловьев.
– Насколько давно?
– Несколько лет назад. Разве я могу сейчас вспомнить в
деталях, где был и что делал? И потом, неужели ты всерьез полагаешь, что в моем
доме искали именно эти шпаргалки? Это же смешно.
– Да? Тебе смешно? А мне – нет. Если ты такой
смешливый, дружок, то иди заниматься обедом, я без тебя справлюсь.
«Несколько лет назад» ее совсем не устраивало. Понятно, что
произошло это давно, но хотелось бы знать конкретнее. Все-таки странно: откуда
в бумагах Соловьева могла появиться эта «шпора», если он утверждает, что
студентов-юристов среди его знакомых нет.
Настя примерно представляла себе, где и как искать ответ на
свой вопрос, но при этом понимала, что времени понадобится уйма. Что ж, если
дражайший Владимир Александрович не желает проникнуться серьезностью ситуации,
придется действовать самостоятельно.
Она разложила перед собой на полу заметки Соловьева по
сквозным персонажам и внимательно их прочла. Хорошо, что Владимир – человек
пунктуальный и аккуратный, рядом с каждым описанием стояло указание на роман, в
котором оно использовано. Настя включила компьютер и посмотрела на даты, когда
делались переводы. Те романы, о которых шла речь в записках, были переведены
Соловьевым в период с марта 1990-го по ноябрь 1993 года. В мае 1994 года он взялся
за перевод «Детей тьмы», но это произведение в записках уже не упоминалось.
Стало быть, сами записи были сделаны в интервале между ноябрем 1993-го и маем
1994-го. Не такой уж большой промежуток времени…
– Володя! – крикнула она погромче, чтобы находящийся
на кухне Соловьев ее услышал. – Ты в этом году как Новый год встречал?
– А что? – раздался с кухни его голос.
– Ничего, просто интересно.
– Здесь был.
– Один?
– Один, конечно.
– Даже сын не приезжал?
– Нет. У него своя компания.
– А в прошлом году?
– То же самое. Я ведь бирюком стал. Мне никто не нужен.
– А в позапрошлом? Ты ведь тогда еще жил в городской
квартире, разве нет? Тоже один сидел или с гостями?
– В позапрошлом году я в это время лежал в больнице.
Почему ты об этом спрашиваешь?
– Просто так. Перерыв сделала. Задаю вопросы, чтобы
отвлечься. Скоро обедать будем? А то есть хочется.
– Минут через пятнадцать.
Очень интересно. Выходит, в декабре 1993-го – январе 1994
года Соловьев лежал в больнице. Уж не потому ли, что его избили? И где-то в
этот промежуток времени к нему попала неопознанная шпаргалка. Или, может быть,
чуть позже. Но не раньше. Ну конечно, соседи по палате!
– Эй! – снова крикнула она. – А ты не
помнишь, случайно среди твоих соседей по палате в больнице не было студентов
или аспирантов?
– У меня не было соседей, – донесся его
голос. – Я лежал в одноместной палате.
– И долго ты был в больнице?
– Три месяца. Я не понимаю смысла твоих вопросов. У
тебя любопытство так своеобразно проявляется?
– Можно считать и так, – вздохнула Настя. – А
с чем ты лежал в больнице?
– С ногами, я же тебе говорил. У меня ноги отнялись.
– Отчего? Почему они у тебя стали отниматься?
– Заболел. Ты долго будешь меня допрашивать?
– Чем заболел?
Соловьев не ответил. Через пару минут Настя услышала, как
катится его кресло.
– Твое любопытство переходит все допустимые границы
деликатности, – сухо произнес он. – По-моему, я ясно дал тебе понять,
что эта тема мне неприятна. Я не хочу ее обсуждать. В конце концов, я мужчина и
говорить о своих болезнях с женщиной, которая мне нравится, не намерен.
– А женщина тебе действительно нравится? –
улыбнулась Настя.
Он подъехал ближе и протянул ей руку. Настя коснулась его
теплой сухой ладони, наткнулась глазами на его теплый ласковый взгляд и снова
почувствовала на себе силу его обаяния, сопротивляться которой она когда-то не
могла, как ни старалась.
– Больше чем нравится, – тихо сказал
Соловьев. – Эта женщина мне очень дорога.
– А как же Марина? У вас ведь был роман.
– Ты прекрасно понимаешь, что Марина ничего для меня не
значила. Она была влюблена в меня, а я просто пошел ей навстречу. Думал же я
все это время только о тебе.
– Соловьев, ты неисправим! – засмеялась
Настя. – Она влюбилась, а ты пошел навстречу. Точно так же было и со мной.
Ты всю жизнь так живешь? Тебе проще пойти навстречу, чем отстаивать свое
мнение, да?
Лицо Владимира приобрело замкнутое, сердитое выражение.
– Ты не права, – только и сказал он, выпустив ее
руку. – Через несколько минут приходи на кухню, обед будет готов.
Конечно, не права, задумчиво сказала себе Настя. Мое
любопытство в вопросе его болезни достаточно настойчиво, но здесь Владимир
Александрович не желает пойти мне навстречу, хотя куда проще было бы один раз
рассказать мне все и избавиться от моих назойливых приставаний. Неужели
действительно сын?
А что? Идея богатая, усмехнулась Настя про себя. Сынок в
компании с дружками решает ограбить собственного папашу, особенно если знает,
что у папы с собой приличная сумма. Может быть, сынок сам-то в мероприятии не
участвовал, а дружков навел, узнав заранее, когда папенька отправится в
издательство за гонораром. А среди дружков вполне может оказаться студент. И
почему бы этому студенту не быть юристом? Другой вопрос, как шпаргалка попала к
Соловьеву. Да как угодно. Дружок-студент пришел в гости к сыну-подонку, что-то
выкладывал из портфеля и не заметил, как выложил «шпору». Сын Игорь этого тоже
не заметил, а Соловьев, когда собирал бумаги и переезжал в новый дом, случайно
прихватил и эти криминологические листочки, если они лежали в общей куче бумаг
на его письменном столе. Можно еще какое-нибудь объяснение придумать.
Но если эти маленькие листочки действительно связаны с
кем-то из участников нападения на Соловьева, то что за срочность и
необходимость их искать? Ну, дружил сын Игорь со студентом-юристом, ну, оставил
этот студент в квартире Соловьевых свою шпаргалку, в чем криминал-то? Если этот
студент ходил к ним в дом, то наличие среди бумаг Соловьева этих листочков ни в
какой мере не свидетельствует о том, что тот же самый студент принимал участие
в нападении и избиении. Зачем же их искать?
