– Вы ее в первый раз видели?
– В первый. Как я понял, они много лет не встречались.
– Кто она такая? Чем занимается? Как ее зовут?
– Зовут, кажется, Анастасия, фамилию не знаю. Юрист на
какой-то фирме. Подробнее Соловьев не рассказывал, а я не спрашивал.
Гордеев снял очки, сунул дужку оправы в рот и задумчиво погрыз
ее. Потом положил очки на стол и вздохнул.
– Видите ли, Кирилл Андреевич, небольшая загвоздочка у
нас с вами выходит. Соловьев категорически отрицает, что знал о присутствии
Собликовой в своем доме той ночью. Как же так могло получиться? Человек не знает,
что его любовница у него ночует? Абсурдно. Не знать об этом он мог только в
одном случае: если Собликова приехала ночью и потихоньку вошла в дом. И зачем?
Ответ может быть только одним: она приехала, чтобы уединиться с Кореневым.
Значит, все-таки ревность, и Андрей ваш совсем не такой порядочный, как вы мне
тут живописали.
– Этого не может быть. Я не могу в это поверить. Я не
мог ошибиться в Андрее, он никогда так не поступил бы. Никогда.
– Тогда остается одно. Соловьев лжет, о присутствии
Собликовой он знал. А коль он говорит неправду, стало быть, он замешан в этом
преступлении.
– И этого не может быть.
– Но, Кирилл Андреевич, голубчик, третьего-то не
дано, – развел руками Гордеев и виновато улыбнулся. – Может быть, у
меня фантазии не хватает? Может быть, я чего-то не понимаю или не знаю?
Предложите мне свой вариант событий. Потому что по моим вариантам, что так, что
эдак, все одно выходит, что Соловьев виноват. Помогите же мне, если можете.
Но никакого третьего варианта Кирилл Есипов предложить не
смог.
* * *
Выждав минут десять после ухода Есипова, Виктор Алексеевич
зашел в кабинет к Насте.
– Ну Есипов! – восхищенно заявил он. – Ну
мужик! Кремень. За Соловьева своего горой стоит. Не может он быть убийцей – и
все тут.
– Но он действительно не может быть убийцей, –
возразила Настя.
– Деточка, ты сколько времени знаешь Соловьева?
– Когда-то знала в течение полутора лет.
– И близко?
Она покраснела, но решила не врать.
– Очень близко.
– Он сильно изменился за эти годы?
– Практически нет.
– Вот видишь. Ты имеешь право утверждать, что он не
убийца, другой вопрос, права ли ты и поверю ли я тебе. А Есипов-то? Он же
уверяет меня, что близко с Соловьевым не знаком. Ничего личностного в их
отношениях не было. Откуда же такая уверенность?
– Может, он дурака валяет? Знает, что тот вполне может
быть виновным, но выгораживает? – предположила она.
– Да нет, Стасенька, тут что-то другое. Я нутром
чувствую. Но одно несомненно: он панически боится, как бы Соловьева не обвинили
в убийстве. Именно панически. До дрожи в голосе и мышечных судорог. Владеет-то
он собой не очень хорошо, опыта, видно, нет с сыщиками общаться. Так обычно
бывает, когда речь идет либо о близких родственниках, либо о том, что вся
комбинация выстроена с целью навесить это преступление на кого-то конкретного,
но никак не на Соловьева. Поскольку Кирилл Андреевич в близких отношениях с
переводчиком не состоит, остается вторая версия. Подозрение должно пасть на
кого-то, кого нам подсовывают уже сейчас или подсунут в ближайшем будущем, а наши
грязные домыслы в отношении Владимира Александровича портят нашим неизвестным
доброжелателям всю игру. Что скажешь?
– Есть третий вариант, – задумчиво сказала Настя,
вытаскивая сигарету. – Ничего, если я закурю?
– Валяй, ты уже старая, тебя не перевоспитать. Так что
за вариант?
– Соловьев этим издателям, конечно, не близкий
родственник, не сват и не брат, и выгораживать его нет никаких причин. Ну,
знает он два редких языка, ну, переводит быстро и качественно, ну, делают они
на нем большие деньги, но, если его обвинят в убийствах и посадят, они найдут
других переводчиков. Конечно, специалисты с японским и китайским языками на
дороге не валяются и на каждом углу их не сыщешь, но найти все-таки можно. Но
они не хотят другого. Они хотят, чтобы с ними работал именно Соловьев. Вопрос:
почему?
– Вопрос хороший, – ехидно усмехнулся
Гордеев. – Главное – оригинальный. Только я что-то ответа не слышу.
– Сейчас услышите. Только дайте слово, что бить не
будете.
– Не обещаю. Может, стукну пару раз по мягкому месту.
Говори.
– «Шерхан» постоянно делает «левые» тиражи и имеет на
этом колоссальные деньги. При этом «левые» тиражи делаются не только в течение
срока издательского договора, но и после него, что грубо нарушает права
переводчика. За тираж, сделанный после истечения срока договора, они обязаны
ему заплатить. А они, судя по всему, такой мелочью пренебрегают. И насколько я
понимаю, фокус весь в том, что Соловьев ведет очень уединенный образ жизни, в
город выезжает несколько раз в год со строго определенной целью и тут же
возвращается домой. И мало с кем общается. Эдакий затворник. При таком образе
жизни он почти со стопроцентной вероятностью не узнает, что книги появляются на
прилавках после истечения срока действия договора. Любой другой переводчик об
этом узнает очень быстро, с ним такие номера не пройдут. Если я не ошиблась,
весь сыр-бор как раз и разгорелся из-за того, что к Соловьеву случайно попала
бумажка, из которой явно видно такого рода нарушение.
– А ты не передергиваешь? – недоверчиво спросил
Виктор Алексеевич. – Уж больно чудно. Раньше мы с таким не сталкивались.
– Так раньше и жизнь была другая. Вся издательская
деятельность была монополизирована государством, в тираже каждый экземпляр был
на учете, там не смошенничаешь. И то, кстати, не факт, что раньше так не
делали. Братьев Вайнер, братьев Стругацких или какую-нибудь «Анжелику» при
существовавшем тогда спросе можно было выпускать миллионными тиражами – все бы
разошлось в мгновение ока. А вы видели когда-нибудь книгу, на которой стоял бы
тираж в миллион экземпляров?
– Видел, – уверенно отпарировал Гордеев. –
Отчетный доклад ЦК очередному съезду партии. И бестселлеры дорогого Леонида
Ильича.
– Вот-вот. А я зато видела сборник стихов Евтушенко,
изданный в начале семидесятых тиражом в сто тысяч экземпляров, так его днем с
огнем было не сыскать. Из магазинов в три дня смели, из-под полы перепродавали
втридорога. Так что, уверяю вас, Виктор Алексеевич, при хорошем знании рынка и
покупательского спроса и при налаженной сети реализации деньги на книгах можно
делать совершенно сумасшедшие. И наши издатели из «Шерхана» очень не хотят,
чтобы об их доходах узнал переводчик Соловьев, которого они нагло обманывают,
пользуясь тем, что он инвалид и из дома почти не выходит.
– Хорошо, допустим, ты меня убедила. Бумажка случайно,
по чьему-то недосмотру попала к Соловьеву, шерхановцы подсылают к нему
Собликову, которая втирается в доверие с помощью Коренева и пытается найти эту
бумажку раньше, чем ее обнаружит переводчик. Но кто их убил-то? Если не сам
Соловьев, то кто? И если не из ревности, то из-за чего? Есть у тебя идеи?
